На страницах этой книги Россия не часто упоминается в положительном свете, особенно в связи с Венгрией. Хотя первым эпизодом в истории отношений наших стран явился радушный прием, оказанный в XI в. изгнанному венгерскому герцогу Эндре (позднее королю Эндре I) при дворе киевского князя, впоследствии они были омрачены династической враждой за региональную гегемонию до тех пор, пока ужасное вторжение монголов не покончило с первым русским государством. С тех пор Россия оказалась отрезанной от Запада на многие века, а когда она возродилась уже в виде Московии и постепенно восстановила связи с Центральной Европой, ее отношения с Венгрией не могли более строиться на равноправной основе. Тем не менее, в начале XVIII в. князь Ференц Ракоци добивался от Петра Великого поддержки Венгрии в ее стремлении к независимости от Габсбургов. С тех пор от России во многом стало зависеть равновесие в Европе, а Венгрия – младший, хотя и весьма важный партнер Габсбургской монархии – была то соперником, то союзником России, и этот статус сохранялся на протяжении двух столетий. Распад Габсбургской империи в конце Первой мировой войны, расчленение исторически целостной территории Венгрии, последующие бесплодные попытки страны обрести новое лицо, а также ее вовлеченность сначала в германскую, а затем в советскую сферу интересов – все это сделало еще более непредсказуемыми отношения между Венгрией и Россией. В результате на протяжении последних двух веков с учетом сложившихся обстоятельств Россия по преимуществу рассматривалась венгерской общественностью то в качестве мощного патрона малых славянских стран в Карпатах, вплоть до 1918 г. считавшихся угрозой /8/ целостности Венгрии, то как страна, препятствующая стремлению Венгрии к свободе, независимости и модернизации (как в 1849 г.), то как родина чуждого идеологического режима и новой имперской системы, навязанной Венгрии (пусть и при активном содействии изнутри) и жестоко подавившей героическую попытку ее сбросить (как в 1956 г.). В свою очередь, русские на протяжении истории рассматривали Венгрию – впрочем, должен признать, что здесь мое мнение не столь компетентно – как жестокого угнетателя славянских протеже России и нарушителя статус-кво, основанного на поддержании (квази) имперского международного порядка (как в 1849 и 1956 гг.).
Вероятно, эта оценка слишком пессимистична. Можно привести примеры успешного культурного, экономического и политического обмена между Венгрией и Россией, не вписывающиеся в общую картину недоверия и враждебности. Однако если мои суждения соответствуют действительности (а я думаю, что, в целом, так оно и есть), то можно ли надеяться, что в ближайшем или отдаленном будущем наши отношения изменятся? И нужно ли, чтобы они изменились?
На оба эти вопроса я отвечу безусловным «нет», причем второй ответ в какой-то степени сгладит мрачные последствия первого. Стереотипы, о которых я говорил выше, крайне устойчивы, чтобы их рассеять, и не в малой степени из-за того, что они, как правило, недалеки от истины. Однако всегда было и будет очень трудно, если вообще возможно, установить точное мерило истины; именно поэтому убедить тех, кто оспаривает наши утверждения, может оказаться делом безнадежным. Но если убеждение невозможно, то достижение понимания – дело намного более перспективное. В разумных пределах мы должны быть готовы не ликвидировать, а примирить различия в отношениях и мнениях. Живя в мире, где соперничают друг с другом абсолютно разные системы ценностей, мы, видимо, будем вынуждены смириться с тем, что противоречия неразрешимы, и надо научиться жить с ними. Этот весьма современный подход имеет прямое отношение к связям между такими довольно близкими соседями, как Россия и Венгрия.
Позвольте привести пример, не относящийся прямо к сложившемуся характеру российско-венгерских отношений, о чем только что шла речь, но который, по-моему, одного плана и уместен в качестве параллели. Отвечая на вопрос о наиболее чтимом национальном празднике, большинство венгров, прежде всего, называют 20 августа – день Св. Иштвана, ассоциируемый с основанием средневекового Венгерского королевства, и лишь потом упоминают 15 марта (1848) и 23 октября (1956). Почему? Ведь заслуги короля Иштвана сопряжены с мно-
