История Первого Болгарского царства - страница 43

. Брюки являются допустимой одеждой, но греки были правы, настаивая на том, что тюрбаны, подобно другим формам головного убора, должно снимать в церквях, а женщины должны, конечно, входить в церковь, закрытыми накидкой[214]. Он осудил греческую привычку к sortes biblicae (гадание по Библии), так же как и многие другие языческие суеверия[215]. Отказ хана есть в компании папа расценил как плохие манеры, но не нечестивое поведение[216]. За наказанием за убийство должно следить гражданское право, но право святого покровительства церкви необходимо поддерживать[217]. Многобрачие, как и прелюбодеяние, объявлялось наихудшим преступлением: лишние жены должны быть отвергнуты, а священник накладывал соответствующую эпитимию[218]. Николай также желал, чтобы хан смягчил наказания[219]: он настаивал на бесполезности и варварстве метода применения пыток для извлечения признаний; он осудил обращение Бориса с мятежниками. Папа даже полагал, что хан был слишком жесток, отрезав нос у грека, который притворился священником[220]. Даже упорствующих язычников необходимо обращать в истинную веру путем убеждения, хотя в общении верующие должны избегать их. Одних преступников следует наказывать без милосердия — тех, кто поклялся в преданности христианской вере и обратился в язычество, что папа считал единственным непростительным грехом[221].

Борис также спрашивал, могла ли его страна через некоторое время назначать своего патриарха самостоятельно. Николай отвечал с осторожностью. Западная церковь, которой он управлял, была подозрительно настроена по отношению к патриархам. Подоплека этого вопроса Бориса была простой — он желал поравняться с восточным императором. Папа ответил уклончиво. У Бориса должны быть епископы, а позже, когда булгарская церковь увеличится, — архиепископ; и только потом они смогут рассмотреть вопрос о патриархе. Константинополь неохотно предоставлял ему даже собственных епископов; так что хан вынужден был довольствоваться обещанием получить архиепископа из Рима[222].

Конечно, римское духовенство начало свою работу в Болгарии с понятным рвением. Борис предоставил им монопольное право в пределах своих владений отклонять всех других священников и миссионеров. Латинский язык заменил греческий в качестве священного языка. Католики построили церкви и организовывали конгрегации, принося свет христианской доктрины в самые отдаленные части государства и говоря в то же самое время о необходимости повиновения гражданской власти. Борис был в восторге. Схватившись за волосы, по старой булгарской привычке, он поклялся, что будет всегда предан престолу святого Петра[223]. Папский двор также был восхищен и хвалил хана повсюду в западном мире. За исключением Константинополя, все были счастливы.

Этот триумф стал возможным в основном благодаря такту и любезности одного человека, Формозия, епископа Порто. Он снискал совершенное доверие и привязанность хана; и Борис предназначал его на патриарший престол, который он все еще надеялся получить из Рима. Спустя некоторое время, в 867 г., он послал в Рим требование, чтобы Формозий, по крайней мере, получил назначение архиепископа[224]. Но Николай не привык к диктату: Борису теперь предстояло понять, какой в действительности являлась римская церковь. Возможно, попроси Борис за любого, кроме Формозия, его требование могло быть удовлетворено. Но к Формозию при папском дворе начали относиться с подозрением. Когда его отправляли в Болгарию, он был подходящей кандидатурой прежде всего из-за своей известной ненависти к грекам. Но он также был крайне честолюбив и, возможно, поощрял мечты Бориса об автономной булгарской церкви, надеясь стать ее независимым патриархом. Несомненно, что Борис взял на себя обязательство добиваться выполнения требований Формозия[225]. Николай стал подозрителен: Формозий, как он напомнил хану, являлся епископом Порто, и его епархия нуждалась в нем после столь длительного отсутствия. Он отозвал предыдущих посланников и вместо них прислал в Болгарию двух новых епископов, Гримоальда из Полимарти и Доминика из Тревизо