– Уверен, что уже слишком поздно.
Я сказала, что ничего больше не придумала.
– Не волнуйся, поживем – увидим. Конечно же, ничего не будет.
Десятки птиц сидели на песке, глядя на нас, и щебетали. Мы долго стояли у волнолома, скрытые проходящей мимо толпой, не зная, что сказать друг другу. А когда мы сошли с набережной, нас чуть не застукали.
Базз рассуждал о наших будущих свиданиях – он думал о кинотеатре. Мы стояли возле того поезда ужасов, рискуя быть поглощенными толпой жующих попкорн бойскаутов. Он наклонялся ко мне очень близко, чтобы перекричать беснующихся мальчиков, и тут я увидела, как со стороны парка движутся две знакомые соломенные шляпки с волнистыми лентами.
– Перли! – закричали они.
Я немедленно шагнула в сторону, дала Баззу раствориться среди скаутов (извержение попкорна, «Привет, мистер!») и продолжила идти, чтобы встретиться с тетушками в одиночку.
– Ты вышла на прогулку! – объявила одна из них.
– С Сыночком сидит Эдит.
– А Холланд тут? – осторожно спросила другая.
– Нет, конечно, он на работе.
– Откуда тогда эта шляпа?
Я посмотрела вниз – ну конечно, вот он, Баззов двухунциевый Доббс, который он с гордостью сворачивал в трубочку и запихивал в карман, а потом доставал невредимым. Наверное, я подобрала его с волнолома. У меня в руках мужская фетровая шляпа. В голову не приходило ни одного правдоподобного объяснения. Но мы не так интересны другим людям, как думаем. Они не моргнули и глазом, когда я ответила:
– Я не могу объяснить.
– А у нас совершенно ужасные новости, – сказала Беатрис.
Я улыбнулась. Базз стоял, спрятавшись среди мальчишек, словно статуя в бурлящем фонтане.
– Да что вы говорите.
– Про ревнивую жену. Во Фресно.
– Кажется, во Фресно случилась предыдущая история?
– Ну, видимо, там такое сплошь и рядом! – с негодованием заявила она. – Ревнивая жена взяла самолет и врезалась на нем в детскую площадку возле дома. И написала записку.
– Вот послушай, – сказала Элис, окутанная шлейфом старой любви. – В записке для мужа говорилось: «Ты однажды сказал, что все со всем смиряются. Но это неправда, и я тебе докажу». Только представь – написать такое.
– Куда уж мне.
– И чтобы доказать, она забрала то, что он любил, – сказала Беатрис.
– То, что он любил, – повторила ее сестра.
Беатрис засопела.
– Но самое ужасное, самое ужасное…
Самое ужасное было то, что в самолете была их дочь, а также их собака: то, что он любил. Они все рухнули на землю, объятые пламенем. И теперь это была не радиопостановка.
Одна из тетушек вздыхала:
– А муж, только представьте, муж смотрел, как падает самолет…
– Вот тебе и ревность, – сказала другая, со значением глядя на меня. – Вот на что способны женщины. А в большинстве браков как-то справляются. – Она стояла, как каменная колонна, и повторяла: – Большинство пар как-то справляются.
– Какой ужас, – сказала я, – думать о таком перед свадьбой, Элис.
– Ну…
– И знаешь, этот друг Холланда, тот милый белый паренек, – встряла Беатрис, – Не хочу мешать вашей дружбе. Но ты должна знать, что он лгун. Он страшный лгун.
– Да-да, Перли, – закивала Элис.
– Он всем говорит, что он отказчик. Но это неправда. Он трус. Трус и лжец. Он отрубил себе палец, чтобы не идти на фронт, точно тебе говорю, это же видно.
– На твоем месте мы бы с ним не водились.
– Подумай о Сыночке.
Интересно, что было у них на уме. Эти женщины, должно быть, знали гораздо больше, чем показывали. Тот давнишний ланч, «тревоги о прошлом» и крик «Не выходи за него!» – все говорило о том, что они зорко наблюдали. Они чувствовали, что что-то меняется, как слепой чувствует бурю, и в своей неловкой манере пытались нас остановить. Они были ужасно напуганы и пытались мне помочь.
Много позже я сообразила, что они, должно быть, видели насквозь всех нас. Они проводили свои стародевические часы при нас, отгородившись вязанием, – поколение женщин, которое ничего не слушало, но все видело, – и они видели все наши сердечные стремления. Не говорю, что они их одобряли. Думаю, обе они пеклись только о том, чтобы их племянник был счастлив, в их понимании счастья, и готовы были на все ради его спасения. Они думали, что его спасу я, но начинали сомневаться в этом. Мне не хватало чутья. Я была из тех, кто не видит ничего, а потом видит все. Думаю, чтобы кого-то спасти, нужно быть как тетушки, и смотреть на жизнь полузакрыв глаза, и никогда не колебаться.
