— И что ты предлагаешь взамен?
— Проще всего было бы обзвонить всех заранее…
— Да, но мы же сами решили, что гораздо интереснее понадеяться на волю случая!
— Верно, — кивнул Денис, автор идеи о встрече в канун третьего тысячелетия, которая сейчас терпела столь явный крах. — В конце концов, созвониться и встретиться с той же Натальей или Лешкой Гурским мы всегда сможем. Но ведь главное состоит в том, чтобы они сами помнили о назначенной встрече и захотели бы прийти! Кстати, Юрик и Антонина об этом помнят — вчера у меня в квартире раздалось сразу два экзотических звонка — один из Нью-Йорка, другой из Мельбурна.
— Правда? — заинтересовался Михаил. — Ну и?..
— Оба поздравили с Новым годом и пожалели о том, что не смогут прийти. Тебе, кстати, привет передавали.
— Спасибо. Между прочим, мне тоже есть чем тебя удивить — я получил письмо от Вострякова.
— Из зоны?
— Точнее, из единственной в России тюрьмы, где отбывают пожизненный срок.
— А откуда он узнал твой адрес?
— Оно пришло на адрес редакции, но на мое имя.
— Ну и как он там, что пишет?
— Ты удивишься, но тоже вспоминает о нашей сегодняшней встрече, а затем пускается в долгие и сопливые размышления о своей погубленной жизни. А в самом конце делает примечание: «Если хочешь, можешь мое письмо опубликовать».
— А ты опубликуешь?
— Нет.
— Судя по тону, тебе его совсем не жаль?
— А тебе Никиту Дубовика жаль? — резко парировал Михаил, после чего приятели пару минут молчали. — Ладно, уже полседьмого, пошли в «Лагуну», шлепнем хорошего коньячку.
Через десять минут они уже сидели за стойкой ресторанного бара, и Михаил делал заказ.
— Я недавно получил очень приличный гонорар, так что об этом не беспокойся, — сказал он, заметив, что Денис полез за деньгами.
— Ты хочешь сказать, что у тебя хватит на бутылку «Мартеля»? — усмехнулся тот.
— И еще останется на шампанское и закуску! Ну, с Новым годом!
— Взаимно.
Они чокнулись и выпили.
— Забавно… — заговорил Денис, — а помнишь те времена, когда мы скребли по карманам мелочь, чтобы скинуться и взять бутылку гнусной бормотухи под названием «портвейн»?
— Еще бы не помнить! В свое время я с Никитой и Гурским целую неделю пьянствовал в подмосковном доме отдыха. Жаль, что тебя тогда с нами не было.
— Ну, с тобой мы тоже пропустили через свои юношеские организмы немалое количество этого проклятого пойла. Черт возьми, какое все-таки чудесное время молодость… Пусть даже отравленная такой гадостью, как тот портвейн!
Закуривая очередную сигарету, Михаил отрицательно покачал головой.
— Ты не согласен? — удивился Денис.
— Нет. То есть согласен, что тогдашний портвейн — это гадость, но не согласен с твоей оценкой молодости. Помнишь, в «Виконте де Бражелоне» есть чудесная сцена, когда Атос и д’Артаньян после воцарения на престол Карла II беседуют в лондонской гостинице «Олений рог» и вспоминают «время молодости и доверчивости», когда ими обоими «повелевала кровь, кишевшая страстями»?
— Ну и что?
— А то, что д’Артаньян говорит парадоксальную, но абсолютно справедливую вещь — он совсем не жалеет об этом «упоительном времени», как не жалеет о школьных годах — времени решения задач, розог учителя и краюх черного хлеба. Более того, он считает глупцами тех, кто этими годами восторгается, поскольку ему не внушают доверия люди, предпочитающие плохое хорошему. И далее он говорит, что молодость — это дрянное время, полное треволнений и нищеты, а если о чем и жалеть, так только об их знаменитой дружбе. Но здесь Атос его утешает — жалеть об их дружбе нечего, она умрет только со смертью всех четырех мушкетеров, поскольку состоит из воспоминаний и привычек. Поистине Дюма намного более мудр, чем это представляется тем, кто, прочитав в юности его эпопею о мушкетерах, никогда больше к ней не возвращается. В общем, я согласен с д’Артаньяном — мне гораздо больше нравится жить сейчас, когда я достаточно богат и ни от кого не зависим, чем тогда, когда был беден и всего боялся — приводов в милицию, исключения из института, выговоров по комсомольской линии и всякой прочей ерунды. Поэтому я бы не хотел возвращаться во времена своей… то есть нашей с тобой молодости, и главное мое желание — чтобы нынешние сорок лет никогда не кончались!
