— Вернемся в ресторан?
— Нет, подожди! Сначала я просто обязан тебе все рассказать — сейчас или никогда!
— Да что ты мне можешь рассказать, кроме того, что я уже знаю! — не выдержал Михаил.
— И ты знаешь, что я вполне сознательно стал соучастником убийства Полины?
— То есть?.. — Удивленный Ястребов остановился. — Выражайся точнее, черт тебя подери, ибо я уже совсем ничего не понимаю!
— Я следил за ней, знал, что она работает в этом проклятом лицее, каждую неделю приезжал туда и ждал, когда она выйдет. Иногда даже подходил и заговаривал, но она воспринимала мои появления абсолютно равнодушно.
— Ну и что дальше?
— А дальше я совершенно случайно стал свидетелем того, как возле машины ее любовника начал вертеться какой-то хмырь. Когда он наклонился к днищу, в его руках был небольшой предмет, когда приподнялся и резко удалился — этого предмета уже не было. Как ты считаешь, трудно было догадаться, что он сделал? Тем более что потом он отошел метров на сто и начал прохаживаться в ожидании… как и я, только с другой стороны.
— Ты хочешь сказать, что вполне мог предупредить этого чертова Репнина и Полину об угрожавшей им опасности — и не сделал этого?
— Наконец-то сообразил!
— Подожди, подожди, но ведь это какой-то бред, безумие, дикость, преступление, наконец! Неужели ты так хотел смерти Полины? Но почему, почему?
— Да из той же самой ревности, под влиянием которой действовала жена этого козла! — взбеленился Денис. — Ты сам-то когда-нибудь ревновал по-настоящему? Ты знаешь, как можно переживать при виде какого-то ничтожества, — кстати, этот Репнин выглядел на редкость серым и заурядным чиновником: гладкая рожа, залысины, самодовольная походка, — которое каждый день имеет твою любимую женщину во всех видах, в то время как тебе она даже не позволяет поцеловать ей руку!
— Не понимаю… Ты любил ее или только ревновал?
— Вот так вопрос! — усмехнулся Князев. — А разве может быть одно без другого? Впрочем, если подумать, я и сам толком не знаю. С одной стороны, я любил ее и хотел бы видеть снова и снова, пусть даже она станет настолько темпераментной стервой, что они с любовником будут брать в постель его приятеля. Но, представляя себе нечто подобное, я бы недолго выдержал нашу встречу — и, прокляв все на свете, убежал бы страдать. Могу тебе сказать больше — в тот день она выглядела фантастически соблазнительно — плащ нараспашку, серая юбка, фиолетовые колготки, вишневого цвета лакированные туфельки и легкий белый свитер. Да еще волосы красиво распущены по плечам! Эх, черт, лучше бы она была без макияжа, да и одета как-нибудь небрежно! Тогда, возможно, я поступил бы иначе, но в тот момент ревность буквально взяла меня за горло и задушила.
«Стерва неприступная! — со злобой думал я. — Попробуй я сейчас поцеловать тебе руку, так ведь отдернешь с гримасой брезгливости. Зато своему плешивому козлу сама небось целуешь все, что он только захочет! Что за проклятая жизнь, что за идиотская женщина, что за невыносимое несчастье…» Теперь-то ты меня понимаешь?
— Нет, будь я проклят, не понимаю! — яростно возвысил голос Михаил. — А ты представлял себе, как твоя соблазнительная и неприступная возлюбленная превратится в чудовищный, обугленный труп? А может, представлял и уже заранее злорадствовал по этому поводу?
— Но разве было бы справедливо, если бы эта женщина, причинившая мне своей глупостью и упрямством столько невыносимых страданий, жила бы вполне счастливо? — живо возразил Князев. — Разве было бы справедливо, если и сейчас, когда я по-прежнему не могу думать о ней без болезненных содроганий, она бы где-нибудь ходила, смеялась, кокетничала, а по ночам регулярно трахалась со своим проклятым любовником, постепенно внося в это занятие все более утонченный разврат и даже не вспоминая обо мне? Ведь сколько уже раз говорилось о том, что нельзя построить свое счастье на несчастье других — разве это не тот самый случай?
— Именно тот самый, черт бы тебя подрал! Сам-то ты когда-нибудь сможешь забыть об этом кошмаре?
— Нет, разумеется.
— И на том спасибо!
— Ты меня очень осуждаешь?
— Неважно, — поразмыслив и поостыв, буркнул Михаил. — В подобных случаях говорят — Бог тебе судья! Могу добавить только одно — если бы ты лично, в приступе той самой ревности, которую так красочно живописуешь, убил Полину вместе с ее любовником, на мой взгляд, это выглядело бы более естественно и менее подло, чем то, о чем ты мне сейчас рассказал.
