Женщины! Они занимали много места в сердцах мужчин, как бы те ни любили мальчиков. Это был век любви — не только той, какую воспевают, как всегда делали мусульмане, но и той, какую испытывают. Халиль отдал всего себя Шад-Мулк, которая, кстати, его не пережила. Дядя Бабур-шаха так влюбился в одну из своих жён, что отказался от всяких сексуальных отношений с остальными. Хусейн Байкара, имевший обширный гарем, безумно полюбил одну из своих наложниц, женился на ней и отдал ей почти всю полноту власти. Такая экзальтация любовного чувства сохранится и в Индии Великих Моголов — ей мы обязаны Тадж-Махалом. Женщины пользовались такой свободой, какую ислам предоставлял им редко — или никогда? Уже Руи Гонсалес де Клавихо описал праздники Тамерлана, в которых участвовали знатные дамы в великолепных одеждах и с непокрытыми волосами, падающими на плечи. Ещё Бабур будет наносить визиты дамам из своего семейства, как и из семейств своих сподвижников. Некоторые из этих женщин были весьма образованны. В Герате много говорили об одной знаменитой поэтессе; одна из дочерей Бабура, Гульбадан, станет талантливой мемуаристкой.
Любили развлечения. Много играли, и не только в кости, но и в триктрак, в шашки и особенно в шахматы. Занимались спортом — популярны были игра в поло, конные скачки, прыжки, стрельба из лука, борьба и та игра, которой дал известность Афганистан: бузкаши, тогда называемая оглак, где две команды всадников борются за тушу козла. Разумеется, охотились — с собаками, с соколом, с гепардом, в засаде. Смотрели на выступления спортсменов, равно как на бои животных — петухов, куропаток, баранов — или на выступления борцов, акробатов, канатоходцев, жонглёров, фокусников. Слушали музыку и сами исполняли её: не владеть музыкальным инструментом, не иметь слуха или не узнавать произведений прославленного композитора означало быть весьма дурно воспитанным. Всё становилось поводом для празднеств, и они часто были великолепными — прохождения солдат или ремесленных корпораций, поставленные с большим искусством, пиры, на которых сотрапезников веселили танцовщицы и шуты и которые опьянение нередко обращало в самый дикий разгул, побуждая участников к самым грубым поступкам.
ЛИТЕРАТУРА, НАУКИ И ИСКУССТВА
Много времени проводили, читая или слушая стихи — классическую иранскую литературу или стихи современников. Самым ценимым из последних был Джами (1414-1492), человек, который преуспел в жизни, но на котором, увы, закончилась великая поэтическая школа Ирана. Его «Семь сокровищ» [Семь корон] — сборник из семи историй, самой удачной из которых стала история Юсуфа и Зулейхи, исламизированная и романизированная версия злоключений библейского Иосифа по вине жены египтянина. Больше ни один писатель эпохи не достиг уровня Джами, но иранисты насчитывают около восьмидесяти заметных литераторов и с десяток обладавших настоящим талантом. Два историка тимуридской эпохи, дед и внук, Мирхонд (1432-1498) и Хондемир (1475-1536), сильно уступают историкам монгольской эпохи, но интересуют нас из-за влияния, какое оказывали, а также потому, что входили в число первых иранских историков, которых стали изучать в Европе. Если персидский язык безраздельно властвовал, настолько, что даже те, кто писал по-тюркски, считали себя обязанными иногда его использовать, то Тимуриды мечтали вновь ввести в обращение тюркский язык, и Мир Алишер Навои (1414-1492), министр Хусейна Байкара, сам поэт и автор «Дивана», отнюдь не бездарного, даже написал нечто вроде «защиты и прославления»[6] этого языка. Тем не менее этот высокопоставленный сановник и меценат, творчество которого во многом вдохновляли произведения Низами, Амира Хосрова и Джами, считался одновременно одним из величайших поэтов мира и блестящим подражателем классическим персидским авторам. Как бы то ни было, в современном Узбекистане его репутация полностью сохранилась. На мой взгляд, его неоспоримо превосходит Бабур со своим личным дневником, «Бабур-наме», произведением капитальным и, не считая первых страниц, посвящённых генеалогии, — увлекательным.
