История и классовое сознание. Исследования по марксистской диалектике - страница 183

Ход русской революции 1917 года показывает это прямо-таки классическим образом: он показывает, каким образом лозунги мира, права наций на самоопределение, радикального решения аграрного вопроса создали из слоев, которые сами по себе склонны к колебаниям, годное для революции войско и полностью дезорганизовали, сделали недееспособными все властные институты контрреволюции. К этому мало что добавляет констатация, что аграрная революция, движение за мир произошли бы, дескать, и без коммунистической партии и даже вопреки ей. Во-первых, это абсолютно недоказуемо; против этого свидетельствует, например, поражение аграрного движения в Венгрии, которое вспыхнуло так же спонтанно; при «объединении» (при достижении контрреволюционного единства) всех «авторитетных рабочих партий», вероятно, и в России были бы возможными поражение или спад аграрного движения. Во-вторых, «то же самое» аграрное движение, если бы оно утвердилось вразрез с городским пролетариатом, приобрело бы враждебный к социальной революции, контрреволюционный характер. Уже один этот пример показывает, в сколь малой мере можно судить о группировке общественных сил в остро кризисных ситуациях социальной революции, отправляясь от механистическо-фаталистических закономерностей. Обнаруживается, какое решающее значение на чаше весов имеют правильное понимание и правильное решение пролетариата, как сильно зависит от самого пролетариата разрешение кризиса. При этом следует заметить, что положение в России в сравнении с западными странами было относительно простым; что массовые движения там еще чаще выказывали чисто спонтанный характер; что организационное единство противоборствующих сил не имело уходящих в прошлое корней и т. д. Так что без боязни впасть в преувеличение можно сказать, что вышеустановленные определения справедливы для западных стран в еще больших масштабах. В еще больших постольку, поскольку слаборазвитость России, отсутствие долгой легальной традиции рабочего движения, не говоря уже о фактическом наличии коммунистической партии — все это открыло перед российским пролетариатом возможность скорого преодоления идеологического кризиса[12].

Так развитие экономических сил капитализма перекладывает на плечи пролетариата решение судеб общества. Энгельс называет тот переход, который человечество совершит после грядущего здесь революционного переворота, «скачком человечества из царства необходимости в царство свободы»[13].

Для сторонника диалектического материализма само собою разумеется то, что данный скачок, однако, — несмотря на то или вследствие того, что он является скачком, — по сути своей представляет собой процесс. Ведь Энгельс в данной связи говорит о том, что изменения в этом направлении будут идти с всевозрастающим размахом. Встает вопрос, а где будет находиться начальный пункт этого процесса? Первое, что приходит на ум, это последовать буквальному смыслу слов Энгельса и просто передвинуть царство свободы как состояние в эпоху, следующую за свершившейся социальной революцией, и тем самым отказать вопросу во всякой актуальности. Но, спрашивается, действительно ли вопрос исчерпывается данным утверждением, которое, несомненно, соответствует буквальному смыслу слов Энгельса? Спрашивается, является ли всего только мыслимым, не говоря уже, — исторически осуществимым, такое состояние, которое не подготовлено длительным, ведущим к нему процессом, содержащим и развивающим в себе элементы этого состояния, пусть в не вполне адекватной, требующей диалектических переходов форме? И не обнаруживает ли, стало быть, резкое, исключающее диалектические переходы, отделение «царства свободы» от процесса, который призван вызвать его к жизни, утопическую структуру сознания, сходную с той, какая свойственна уже рассмотренному отделению конечной цели от движения?

Но если «царство свободы» рассматривается в связи с процессом, который к нему ведет, то не остается сомнений в том, что уже первое историческое выступление пролетариата — конечно, во всех отношениях неосознанно — имеет в себе интенцию на это «царство». Конечная цель пролетарского движения, сколь бы мало она ни была в состоянии повлиять непосредственно на отдельные стадии такого движения на его ранней стадии, тем не менее в качестве принципа, в качестве точки зрения единства не может быть совсем отрешена ни от одного из моментов процесса. Нельзя, однако, забывать и о том, что период решающих битв отличается от предшествующих периодов не только размахом и интенсивностью самих этих битв, но и тем, что это количественное увеличение выступает в качестве симптоматики глубоких качественных различий, которые отделяют эти битвы от прежних. Если на прежней ступени, по словам «Коммунистического манифеста», даже «сплочение пролетарской массы было следствием не собственного объединения рабочих, а следствием объединения буржуазии», то подобная автономизация, подобная «организация в класс» повторяется на все более высоком уровне до того момента, когда наступает период окончательного кризиса капитализма — эпоха, в которую его разрешение все больше становится делом рук пролетариата.