— Женщин по весне отвезём к урманам, в Бирку... Там на них много охотников сыщется... Мужиков в Киеве продадим. А эту девку я оставлю себе, — сказал Могута, указывая на молодую монахиню, сидевшую без ремней и верёвок наособицу от прочих пленниц. — Сказывала настоятельница, будто это царская невеста! И впрямь — хороша. Возьму её себе.
Надёжа не отводил глаз от черноокой красавицы, однако перечить отцу не посмел.
— Эге-гей, навались, едрён корень!.. — крикнул Могута. — Надёжа, налей каждому по чаре вина!..
Лодейники налегали на вёсла, спеша за ночь уйти подальше от ограбленного монастыря.
По счастью, среди ночи подул крепкий ветер, увлёкший лодьи в открытое море, так что корсунская береговая стража их и не заметила.
Два дня лодьи летели под парусами, не останавливаясь ни на ночёвки, ни на днёвки, пока не вошли в полноводный лиман.
— Ну, вот и Славутич-батюшко! Русская река!.. Теперь, сынок, мы, почитай, уже дома, — сказал Надёже боярин Могута. — На острове Березани станем, дадим людям передышку, а то вверх по Славутичу подниматься без отдыху нам трудно будет, да и под пороги лучше подойти свежими, там ведь всякое бывает...
* * *
Когда варвары напали на монастырь, черница Параскева приготовилась к мученической смерти, готова была отдать свою жизнь с достоинством, как и подобало христианской мученице, и молилась лишь о том, чтобы произошло это поскорее...
Но главарь нападавших связал её и бережно доставил на свой корабль, где освободил руки и ноги пленницы от давящих верёвок.
Утром боярин Могута протянул молодой монахине серебряную ложку и предложил разделить с ним немудрёную трапезу — какую-то холодную кашу, сваренную со свиным салом. Пища была варварской, грубой и скоромной.
Впервые за несколько последних месяцев Параскева поела досыта.
И когда боярин Могута спросил, как её кличут, она вспомнила своё светское имя и тихо промолвила в ответ:
— Елена...
— Вылетела ты, как пташка из клетки... Радуйся своей свободе, Елена!..
Начиналась новая жизнь. Елена оглядела мир и увидела, что он прекрасен — и море, и зелёный берег, и кружащие над волнами чайки, и приветливое солнце... Настроение у неё улучшилось — ведь волей Провидения она была освобождена из монастырского заточения, хотя сама не прилагала к этому никаких усилий.
Можно ли было считать такой выход из монастыря грехом или преступлением?
Скорее — избавлением от незаслуженного заточения, решила про себя Елена.
Единственное, на что могла надеяться сестра Параскева, пребывая в Сурожском монастыре, — что когда-нибудь, через много лет, когда василисса Феодора сменит гнев на милость, сестре Параскеве будет позволено перебраться в другой монастырь — то ли в Константинополе, то ли в Фессалонике...
Теперь Елене предстояло смириться с тем, что в любом городе Ромейской империи ей всегда будет грозить опасность снова быть заключённой в монастырь, так что ей ни в столицу, ни в Фессалонику, ни в фему Климатов возврата быть не может.
Но ведь не сошёлся же свет клином на феме Климатов, и в других землях живут люди...
Конечно, тавроскифы не похожи на греков ни обликом, ни одеждой, но они смелы и отважны.
При свете дня предводитель морских разбойников выглядел совсем не страшным.
Судя по всему, Могута принадлежал к весьма знатному роду.
Он был одет в парчовый кафтан с золотыми пуговицами и высокую соболью шапку. На шее болталось массивное золотое украшение. На боку висел дорогой меч. Каждый разбойник ему подчинялся, любое повеление его тотчас же исполнялось.
Чем-то боярин Могута напоминал Елене её отца — такой же уверенный в себе, благородный, солидный.
А однажды Елена подумала, что тавроскиф Могута осознавал себя даже более знатным, чем её отец. Случись Могуте на узкой дороге увидеть, что сзади его настигает чья-то пышная процессия, уступил бы он дорогу? Да ни за что! Но главным достоинством главаря морских разбойников в глазах Елены было то, что Могута довольно хорошо мог объясняться по-гречески. Во время морского путешествия он часто садился рядом с Еленой и от скуки заводил досужие беседы.
А когда сделали остановку на большом острове, Могута в первый же вечер завёл Елену в свой шатёр и сказал:
