Собрание, похоже, расходилось. Было слышно шарканье ног, бормотание, и скоро заговорила женщина. Этот голос мистер Пинфолд скоро узнает из тысячи. Для каждого мужчины и каждой женщины характерно определенное звучание: этот скрипит, тот шепелявит, та стрекочет, кто-то басит, кто-то подвизгивает, а у кого-то интонация речи своеобразная – и все это по-особому раздражает слушающего, у него, буквально, «волосы шевелятся» или, фигурально, «сводит скулы»; что-то в этом роде доктор Дрейк называет «аллергией». Таким был голос этой женщины. В указанном смысле он никак не действовал на капитана, зато мистеру Пинфолду доставлял истинное мучение.
– Что ж, – сказал этот голос, – это отучит их жаловаться.
– Да, – сказал капитан Стирфорт. – Мы погасили этот маленький мятеж. С неприятностями покончено.
– До следующего раза, – сказала циничная женщина. – Каким жалким выставил себя этот человек – хныкал, как малое дитя. Слава богу, что мы его больше не увидим. Мне понравилось насчет славного, приятного госпиталя.
– Ага. Они же не представляют, в какой ад я его направил. Узнает, как губить мою медь. Он еще пожалеет, что он не в Порт-Саиде.
А женщина омерзительно расхохоталась. – Он еще пожалеет, что не умер, – сказала она.
Раздался щелчок (кто-то, значит, сидит на пульте, подумал мистер Пинфолд) и заговорили два пассажира. Видимо, пожилые, военные люди.
– Я думаю, нужно сказать пассажирам, – сказал один.
– Да, мы должны созвать собрание. Слишком часто подобные вещи не получают должной оценки. Мы должны выразить нашу признательность.
– Тонна меди, говорите?
– Чистой меди, искромсали и швырнули за борт. Ради черномазого. Как тут не гордиться британской службой.
Голоса смолкли, а мистер Пинфолд лежал и раздумывал об этом собрании: не в том ли его долг, чтобы явиться и открыть подлинный характер капитана и его сообщницы? Конечно, будет трудно обосновать свои обвинения, удовлетворительно объяснить, как случилось, что он проник в секреты капитана.
Каюту затопила мягкая музыка, большой далекий хор исполнял ораторию. – Это безусловно граммофонная пластинка, – подумал мистер Пинфолд. – Или радио. На борту такое не исполнишь. – Потом он немного поспал и проснулся от смены музыки. Снова на три восьмых веселая молодежь отдавала дань индейцам покопута. Мистер Пинфолд взглянул на часы. Одиннадцать тридцать. Пора вставать.
С трудом бреясь и одеваясь, он внимательно обдумал свое положение. Зная теперь о наличии разветвленной связи, он понимал, что помещение, где играл этот джаз, могло быть где угодно на корабле. Как и молитвенное собрание. Поначалу казалось странным, что тихие голоса так легко проходят сквозь пол и что он их слышит, а Главер – нет. Теперь это объяснилось. Но озадачивали нерегулярность работы, смена места, щелчки включения и выключения. Невозможно представить, чтобы кто-то на коммутаторе подключал его каюту к досадным происшествиям. Ясно, что капитан не станет сознательно транслировать свои частные, компрометирующие его разговоры. Мистер Пинфолд пожалел, что плохо разбирается в технике этого дела. Он вспомнил, что в Лондоне, сразу после войны, при общем развале, так же капризно работали телефоны; линия вдруг смолкала; потом начинался треск; потом, когда помнешь и подергаешь перекрутившийся провод, возобновлялся нормальный разговор. Он предположил, что где-то над его головой, скорее всего, в вентиляционной шахте, многие проводки перетерлись и разомкнулись, но при качке они соприкасаются и налаживают связь то с одной частью корабля, то с другой.
Перед выходом он заглянул в коробку с пилюлями. Чувствовал он себя неважно. Если бы только хромота; он основательно расклеился. Доктор Дрейк ничего не знал про снотворное. Наверное, эти пилюли, новые, говорят, и очень сильные, были не в ладах с бромидом и хлоралом, а возможно, еще и с джином и бренди. Впрочем, снотворное кончилось. Раз-другой он еще примет пилюли. Он проглотил одну и полез на верхнюю палубу.
Там были свет и жизнь. Сверкало холодное солнце и пронизывал ветер. В то непродолжительное время, что мистер Пинфолд взбирался по лестнице, молодежь свернула свой концерт. Сейчас они были на юте – метали кольца, играли в палубный шафлборд
