дереве, древнейшая техника гравирования по дереву или оттиск на бумаге, сделанный с такой
гравюры), поднявшим еѐ на уровень настоящего искусства. Первый теоретик искусства среди
североевропейских художников, автор практического руководства по изобразительному и
декоративно–прикладному искусству на немецком языке, пропагандировавший необходимость
разностороннего развития художников. Основоположник сравнительной антропометрии. Первый
из европейских художников, написавший автобиографию.
21
N.A.G. – Переводы книг
– Это очень печально, – говорю я, чувствуя, как больно сжимается сердце. – Эти семьи
потеряли так много. Самое меньшее, что они могут сделать – это получить назад свои
произведения искусства.
– Совершенно с тобой согласен, – кивает Сент-Клэр. – А что на счет тебя, Грэйс? Как
обстоят дела с твоим увлечением живописью?
Я чуть встрепенулась, и он выглядит сконфуженным.
– Ты училась на художника, не так ли?
– Да, но я никогда не была достаточно хороша, чтобы где-либо показывать свои
работы, – отмахиваюсь я. – К тому же, я не рисовала уже целую вечность.
– Почему?
Я вздрагиваю при мысли о боли, которая возникает в моем сердце каждый раз, как я
беру в руки кисть.
– С тех пор как умерла моя мама, я больше не чувствовала той искры. Это слишком
тяжело.
– А ты пыталась? – слегка настаивает он.
Я пожимаю плечами.
– Я по-прежнему делаю зарисовки, но каждый раз, оказавшись перед чистым холстом
с кистями, которые принадлежали моей маме… просто замираю. – Я занимаю руки тем,
что убираю с одежды крошки от сэндвича, испытывая неловкость, что призналась в чем-
то настолько личном.
Он тянется и берет меня за руки:
– Ты будешь снова рисовать, Грэйс. Истинная страсть, как у твоей мамы, как у тебя,
никогда полностью не исчезает.
Я поднимаю на него глаза.
– Ты уверен? – шепчу я, отчаянно надеясь, что его слова окажутся правдой.
Он потирает большим пальцем мою ладонь:
– Нужно время. Когда будешь готова, твоя муза вернется. Поверь мне.
Я сглатываю неожиданно подступившие к горлу сентиментальные слезы:
– Спасибо.
Его телефон вибрирует, разрушая момент. Он смотрит на экран.
– Сейчас вернусь, – говорит он и выходит в коридор.
Я убираю за нами остатки ланча и выбрасываю все в мусорную корзину рядом с
охранником, который едва ли обращает на меня внимание. Полагаю, Сент-Клэр и впрямь
постоянно так делает. Я брожу по залу, изучая работы, цвета и тени. Поближе
рассматриваю нос кролика – это на самом деле невероятно – и понимаю, как сильно мне
самой хочется приступить к созданию собственной картины. Я скучаю по своему
искусству. Думаю, мне это необходимо.
Творческое самовыражение – это часть того, кто я есть, и мне радостно, что Сент-Клэр
напоминает мне об этом.
На следующее утро я вишу на телефоне, ожидая возможности поговорить с
менеджером нелюдимого художника о встрече, которую уже несколько дней пытаюсь
устроить, а Мэйси без умолку болтает о каком-то ограблении.
– Они не знают, кто и как это сделал. Все очень загадочно, – говорит Мэйси, роняя мне
на стол кипу бумаг. Я рассеяно киваю, думая о том, как сильно мне хочется заполучить
эксклюзивный контракт с этим художником. – Это во всех газетах, особенно после фиаско
«Кэррингерс».
– Создается впечатление, что это серия, не так ли? – говорю я, гадая, с чего вдруг
возник такой интерес к искусству со стороны криминального сообщества.
– Это как «Одиннадцать друзей Оушена»! – хихикает Мэйси.
В этот момент на линии вновь раздается голос менеджера:
– Мисс Беннет?
– Да, я слушаю, – отвечаю ему. Мэйси поднимает вверх большие пальцы и уходит.
Пару минут спустя я уже стучу в дверь кабинета Сент-Клэра, горя от нетерпения
рассказать ему о встрече с художником-затворником, только что организованной мною,
что просто свалит его с ног.
Стелла Лондон
Искусство и Любовь # 2
– Нам нужно посетить его студию на следующей неделе, – говорю я радостно. – Он
почти не позволяет увидеть коллекционерам свои текущие работы, думаю, это могло бы
