Все были на кладбище. Сыновья его дяди, друзья, родные, которых он не видел уже много лет. Моран Макгоибненн тоже был там. И Килинн. На отпевание он не успел, но его попросили совершить все прощальные церемонии, когда настоятеля опускали в могилу. А после похорон Килинн любезно пригласила его побывать у них в Ратмайнсе на следующий день.
Он пришел после полудня. И сразу попросил, чтобы еду подали лишь самую скромную.
– Не забывай, я всего лишь бедный монах, – сказал Осгар.
Его порадовало то, что стол был накрыт только на двоих. Глядя на красивую темноволосую женщину, сидящую напротив него, он вдруг с изумлением понял, что не оставался наедине с женщиной уже двадцать пять лет. Вскоре Килинн перешла к главной теме, которая волновала всех:
– Ну и как, Осгар, ты возвращаешься к нам?
Его возвращения хотели все. Теперь, когда старый настоятель покинул этот мир, никто не сомневался в том, что именно Осгар должен занять его место. Этого хотели его сыновья, ведь никто из них вовсе не стремился стать аббатом. Хотели этого и монахи. Осгар стал бы, пожалуй, самым незаурядным настоятелем в этих краях за многие поколения. Было ли это его долгом? Возможно. Или искушением? Осгар не знал.
– Как странно вернуться сюда, – заметил он, не отвечая на ее вопрос. – Наверное, останься я здесь еще тогда, я мог бы теперь жить в монастыре, с женой и кучей детишек. И возможно, – добавил он с улыбкой, – этой женой могла бы быть ты. – Он посмотрел на Килинн. – Впрочем, ты могла и не выйти за меня.
Настала ее очередь улыбнуться.
– Я бы за тебя вышла, – задумчиво сказала она.
Килинн смотрела на мужчину, который сидел перед ней. В волосах его блестела седина; изрезанное морщинами лицо осунулось и стало даже довольно суровым. И все же от всего его облика исходило такое благородство и такая спокойная мудрость, что он невольно притягивал к себе взгляд.
Она вспомнила, как близки они были в юные годы. Осгар всегда охотно разделял все ее детские забавы. Килинн вспомнила, как однажды он спас ее, когда она едва не утонула. Вспомнила, как восхищалась его аристократическими манерами и его острым умом. Да, она всегда думала, что он женится на ней. И ей было очень больно и досадно, когда он отказался от нее. И ради чего? Ради какого-то монастыря в горах, в то время как под боком был свой собственный. Этого она понять не могла. В тот день, когда она встретила его на тропе, ей очень хотелось поразить его в самое сердце, заставить изменить свое решение, показать, что ее власть над ним сильнее, чем духовное призвание, которое так унизительно отбирало его у нее. Она вдруг с горьким изумлением поняла, что была бы счастлива, если бы тогда вынудила его отказаться от самого Бога. Вспомнив это, Килинн сокрушенно покачала головой. Какой же чертовкой я была, подумала она.
Она чуть было не спросила, не сожалеет ли он о своем решении после стольких лет, но передумала.
После еды они отправились на небольшую прогулку. Болтали обо всем на свете. Килинн рассказывала о своих детях, об улучшениях, которые она произвела в своем поместье. И только когда они уже возвращались к дому, как бы вскользь сообщила, махнув рукой:
– Вот здесь меня чуть не убили. А то и похуже.
Остановившись, Осгар молча смотрел на то место, которое она указала.
– Ты, наверное, знаешь об этой истории? – спросила Килинн. – Меня спас Моран. Он был великолепен. Дрался как лев. Кстати говоря, он был в твоей рясе. – Она засмеялась.
Но Осгару было не до смеха.
Как он мог смеяться? Обо всех подробностях того рокового дня он узнал далеко не сразу. Лишь спустя какое-то время пришло длинное восторженное письмо от дяди с рассказом о доблестном спасении Мораном Макгоибненном его кузины и о том, как Килинн и ее раненого мужа привезли в монастырь. А ведь только благодаря опасениям и предчувствию Осгара, не забыл добавить дядя, Моран вообще заехал в Ратмайнс. Если бы не его предвидение, подчеркивал он, Килинн могли изнасиловать и даже жестоко убить. И за это все они очень благодарны ему, заверял он своего племянника.
Для Осгара все эти похвалы были как нож в сердце. Да, Килинн была спасена. Но спас-то ее Моран, а не он. Даже если его монашеская ряса приняла участие в ее спасении, носил-то ее Моран. Именно Моран повел себя как настоящий мужчина.
