ГЛАВА VII
Коготок Мартына увяз
Мартын не зажигал огня, — так в потемках и лежал он, вытянувшись во всю длину, и все ему казалось, что после Макара Подшибихина даже воздух в землянке вертится воронками, точно вода на реке.
«Вымотал, сука, — раскаянно вздыхал и злился он. — Теперь не отдаст. И как это я ошибся? Уж на что проще: турнуть бы от колоды мешалкой. Десять рублей!.. Вот так юла, вот так элемент, прости меня, господи! Отродясь таких не видал. Вертушка бешена. Хвостом виляет и руки лижет, а сам укусить норовит… и все хлопочет, и все хлопочет, чтобы в суматохе карман чужой обчистить. Фу ты, пропасть! Опять денег лишился, пустая башка! — И в сердцах ударил себя по лбу. — С такими нож держи за пазухой, а то обчистят, обмордуют за милу душу и покою лишат…»
В таком положении и застал его Иван, вернувшись часа через два. Он затворил дверь, начал было укладываться, но, по-видимому, раздумав, зажег лампу с закопченным стеклом и, лежа на своей наре, занялся газеткой, которую перед уходом оставил ему на память Подшибихин Макар.
— А «студента» нашего нет… Я думал, что вернется опять. Видно, с молодежью-то повеселее, — молвил Забава.
— Старику покой нужен, а они его завлекли, как маленького, — насмешливо досказал Мартын. — Может, для смеху при себе держат. Старый шут веселее молодого тешит.
По разным обмолвкам (а Мокроусов был не очень хитер) Иван Забава составил о нем верное представление.
Сознание оплошности своей томило Мартына, и он, чтобы отвлечься хоть чем-нибудь, спросил Ивана про войну.
Иван ответил с неохотой:
— Вижу, тебе новые порядки не нравятся…
— Какие порядки! — согласился Мартын. — И лошадь в колхоз отдай, и землю отдай… а хорошая была земля!.. Бывало, что хошь на ней сей, никто не спросит, не потревожит. Сам себе голова, всему дому один хозяин. А ноне — учеты, планы, кампании. Со своих вершков столкнули, и делай, что велят.
Они закурили оба и, лежа почти рядом, такие непохожие, разномастные, случайно сошедшиеся люди думали, кажется, по-одинаковому.
— Даже не в этом дело, — заметил Иван. — Политика стала фантазией, и фантазия, повернулась лицом к политике. Воображение кружит в головах, и глаза видят землю в розовом свете. А земля — это вот мы с тобой, табор, «Кавказ». Люди по земле кочуют, покинув свои гнезда… Коллективизация, сплошная база, ломка, перестройка, — такая жизнь, я не знаю, будет ли по нутру мужичку: тысячу лет ведь жил он за своим плетнем, и вдруг — колхозное единение. Трудно общим хозяйством жить, а?
— Еще бы! Один — Кузьма, другой — Иван, третьего Павлом звать. У всякого Павла своя правда.
— А в общем… ты — против? — неожиданно сказал Забава каким-то звенящим голосом и быстро приподнялся на локте, глядел в упор. Мартын испугался, опешил и не сразу нашел лазейку, куда поскорее надо было спрятаться.
— Зачем против?.. я, как все… Советская власть всем добра добивается. Она, брат, замахнулась на большое дело…
— …и тебя ударила по головке? — опять поймал Иван и засмеялся возбужденным смехом.
— А за что меня бить? Чай, не кулак я. Я — мирный житель, своим горбом крохи свои промышляю, — возражал он нестойко, и уже совсем перепугался, когда Иван, переменившись до неузнаваемости, протянул к нему ладонь с широкими приплюснутыми пальцами и произнес требовательно:
— Удостоверение личности… покажи мне…
— И покажу… а зачем тебе?
— Так… узнать охота, чего про тебя Советская власть пишет.
Не иначе, взбрело ему на ум поиграть с Мартыном, как кошке с мышью, но от шутки такой могло получиться худо.
— Сдал я его… в контору, — в изнеможении, едва выговорил Мартын. — А у самого-то есть ли? а?
Иван уже превратился в прежнего — веселого и простодушного — и опять засмеялся:
— Чудак ты какой, право… Я же пошутил. А здорово Подшибихин-то уел своего начальника! И девочку приплюсовал кстати… и получается: шуры, муры, игра в шахматы, — поймет всякий.
— Сам-то он без царя в голове, — накинулся с жаром Мартын на своего злосчастного должника, вымещая злобу. — Носится, как бес. Вылупит зенки и волчком вертится под ногами, — так и хочется пинка дать!
