— Конечно, правда! — воскликнул гость с наигранным возмущением. — В противном случае не напечатали бы! Тут еще мало… Это же безобразие!.. Взял, понимаете, красивую барышню, а честного человека, который нуждается… Я ночей не спал, — потрафить. Да, да, уволил… и вот, извольте видеть, теперь вдвоем помыкают курьершей.
Он задыхался, захлебывался от обилия слов, глотал концы фраз, привскакивал и садился, а когда Забава вышел на несколько минут за дверь, Подшибихин присел на нары к Мокроусову:
— У меня ведь семь дочерей… А детки — едки… несчастье! Жена больная, а живу в городе… Одной обуви разбил на двести рублей… Нужда считать научит… — И горько морщился, готовый заплакать. — В долги залез… но я отдам… Вы уж выручите меня, пожалуйста… Ведь одного хлеба им не напасешься… Не семья, понимаете ли, а прямо целый курятник!.. Ничего не напасешься!..
И Мокроусов не успел опомниться, как у него вымотали десять рублей. Согнув туловище, лез в землянку Иван. Повернувшись к нему спиной, Макар мгновенно сунул в карман деньги, и опять тараторил:
— Вот теперь и боюсь: Дынников подумает на меня, а я ведь тут ни при чем. Прямо не знаю, что предпринять… Разве сходить к редактору, чтобы меры принял, если тот негодяй станет подкапываться… а? Гайтсман такой, понимаете, культурный человек… вот большевик настоящий!.. так хорошо меня принял, похвалил за стиль… а, правда, у меня хороший язык? Чистый, а? — и таращил глаза на обоих. — Это ведь самокритика?.. верно?..
— Да, отличный слог, — похвалил Забава.
— Нет, я не про эти… Это не я писал… Я сочинил другое… Могу почитать, — хотите? — Он сунул руку в портфель, подержал там, но черновиков своих не показал. — Папаша у меня… талантливый был человек! В газетах участвовал… был интересный, специальный такой отдел «Гнусные насилия», — так он лет восемь его вел… Вырезки я сохраняю.
Иван Забава посоветовал ему тоже устроиться в газету.
— Что пропадать таланту?.. Смею уверить, дар у вас есть… Гайтсман любит, чтобы ему поклонились… выплачьте у него место, и тогда у вас будет сила: любого ударить сможете, а вас — не посмеют…
— Ну? — уцепился Макар, но и радость его была какая-то фальшивая. Похоже, где-то нашел уже себе работку, на пока не сказывал. Не в привычке было у него раскрывать свои планы.
Оказалось, что даже Иван Забава ошибся в нем:
— Я так и сделаю… предлагают в разных местах, да не очень выгодно… а это — идея!.. в газету писать… Я добьюсь… Я сперва себя унижу, а потом попрошу… Откажет — еще приду. Иным приятно пожалеть человека. Верно?.. Вы замечали это?..
— Да-да, замечал.
Мокроусов с пристальным тяжелым вниманием приглядывался к этому редкостному человеку и дивился на себя, что, несмотря на свою опытность, сейчас только начал распознавать его.
И не сдержался, спросил Подшибихина:
— А как это с совестью у тебя сообразуется?
— Когда как, понимаете… Ничего не поделаешь: семья… дочери… жена…
— Да, — вздохнул Забава участливо. — Трех взрослых дочерей содержать — надо умеючи… Не у каждого смекалки да изворотливости хватит… и выдержки тоже… Тут большая школа нужна.
Слышно было впотьмах, как засопел Мокроусов, почувствовав себя одураченным.
— Ты же сказал мне, что у тебя семь дочерей, а не три? — уличил он, совсем не щадя своего должника.
Подшибихин подпрыгнул, как ужаленный, и оборванные фразы полетели с его мокрых губ:
— Да, вам хорошо, понимаете!.. а вы, и ты — бессемейные, один как перст, а я… и платьишки, и одежонка, и коньки, и часики, и туфельки на руку. — Он уже не помнил, что говорил. — Они невесты, — вот и приходится изворачиваться. Дынникову хорошо… Он загребает лопатой, у него рожа-то вон какая красная. А я человек маленький. — И тут пустословил он не зря: так ведь и не сказал, сколько же у него наследниц.
Иван вдруг заметил на последней странице еще что-то, вскинул бровью на Мокроусова, но промолчал. Потом опять повернулся к Подшибихину, который все еще не унимался.
— Ладно, ладно, — пробовал успокоить его Забава. — Не жалуйся: ты тоже розовый… колхозный бычок… Чайку хочешь?.. только остыл, наверно.
— Нет, спасибо, благодарю… Мне еще надо в три места забежать… и так засиделся у вас. — И вильнув портфелем, как щука хвостом, Подшибихин исчез за дверью.
