— То-то заработался, парень… Приехал для дела, а стал пустомелей…
— И то и другое сумеем: смотря по тому, сколько заплатят. — И уже придирчиво глянул на Харитона, который торопливо тесал топором слегу: — Ай-ай, Харитонушка… значит, богу молишься, а верить не веришь? Ишь, старается, двурушник божий!..
— Бог — что! — отозвался старик. — Его попы-архереи выдумали да богачи золотого мира, а я уж после присоединился, какой с меня спрос!
— Спро-о-сим, придет время, — грозил парень с напускной серьезностью, пытаясь поднять старика на смех. — А Как по-твоему?.. Могет твой бог — Миколай-чудотворец, или, к примеру, сам Саваоф — сойти сейчас на землю и белой ручкой вот эту машину поднять, чтобы рабочий класс выручить?.. а?
Харитонушка хитро сощурился:
— Да ведь как тебе, дураку, сказать… бывали чудеса, только не в нонешно время, и люди простые верили.
— А ты?
— Я — что, — сказал лукаво старик. — Я лапотной души человек: лыком подшит, оборничком подпоясан, могу и горшку помолиться. Мне что втемяшат — в то и поверую… А тебя вот ничем не проймешь: ты толстокожий… Намедни я встретил такого: уховерт, тебе ровня, и ростом, и умом под стать… Идет по поселку почти нагишом — так, без ничего вовсе, — только на нем и есть что одни трусы в два перста шириной… Еще секунда и те сползут! Бабы, конечно, отворачиваются, барышни шарахаются в стороны, а ему хоть бы что!.. Идет с бутылкой и песню, проклятый, поет: «Нас побить, побить хотели…» И до того пьян, что один глаз поперек стоит, другой закрылся вовсе, а не видит парень на оба. И морщится так, ровно хины нажрался. Милиционер — цап его за крыло: «Ты чей такой? Откуда?» — «Своей дорогой иду, пусти». — «Нет, не пущу, раз в нагом виде». А с поста уйти ему не позволено. Отвел в сторону, сунул под куст: «Лежи». И сам честно-благородно — на свое место. А тот полежал-полежал, соскучился, видно, опять на дорогу ползет, в голове — никакой ясности, — и опять та же песня… Вот как наши-то строители забавляются! — подмигнул Харитонушка.
Сережка Бисеров, слушая молча, уже давно приглядывался к своему приятелю Володьке Сенцову, который сидел от него неподалеку, на скате холма, и все отворачивался, ежился, словно было ему неловко, — недаром, видно, три дня без Сережки гулял.
Когда Харитонушка кончил, Сережка запальчиво спросил:
— Кто это отличился?
— Кто?.. твой закадычный дружок-приятель… Володимером звать. — И старик уличающе ткнул пальцем в сторону Сенцова: — Вот он сидит, полюбуйтесь, гражданы…
Все оглянулись на Володьку с удивлением.
— Вот так прихватил!.. Молодец, Харитонушка! — крикнул один из землекопов и громко рассмеялся, Но смех был явно некстати и сразу оборвался.
По-видимому, и для Сережки Бисерова неожиданны были такие похождения друга, он рассвирепел, схватил ком земли и бросил в Володькину спину:
— Так мы ж тебя, садова башка, по общему положению исключить должны… за моральное поведение! Какая ж это бригада, когда люди пьянствуют и по улицам нагие ходят?!. Что тебе тут, адамов рай, что ли? — набросился он на своего приятеля. — Смешки — смешками, посмеяться и я люблю, а пьянство — дело серьезное: тут всех касается… Тем паче, что на милицию наскочил.
— Ваша воля, ваша власть, — виновато промычал Сенцов. — А только я домой на своих ногах пришел.
— Еще бы тебя нагишом-то на грузовике доставили! — гневно повернулся к нему Сережка. — Не признаю таких товарищей, которые бригаду марают и молчат о своих трусах!.. Харитонушка, ты старше всех тут и на стройках бывалый — порядок знаешь… скажи свое слово-олово… Как скажешь — так и быть по сему!
Старик не подозревал, что так далеко зайдет дело и уже в мыслях своих искал, чем бы восстановить мир в бригаде.
— Да ведь мне что… спектакли-то он казал, а не я… Мне пригрезилось, а ему сбылось, — он и в ответе… А я за что купил, за то и продаю… Я так соображаю: прогнать, конечно, проще всего… решили — и кончено: всех и вся — и обедня вся. А только надо и другое помнить: на нашей стройке людей нехватка. И вообще ноне человек стал в цене — вот в чем загвоздка. А насчет Володьки скажу так: не первая, а вторая вина виновата, а уж третью под суд ведут. От безделья и таракан запьет. Работать бы надо — вот что…
