Заведующий обозом — молодой долговязый парень, в зеленых галифе и лаптях, в черной рубахе без пояса, — стоял у ворот и мазал хомут дегтем. Он не сразу сообразил, о какой бумажке кричит этот суетливый, красный от натуги конторский житель с желтыми белками выпученных глаз.
— Записку? — лениво переспросил парень. — В восемь часов я всех коней услал, а потом получил твою цидульку…
— Так как же теперь?
— А вот так… больно долго спите… Заказывай с вечера. Сама себя раба бьет, коли нечисто жнет.
— Сейчас же давай! — надрывался Макар Макарыч, и грудью лез на конюха. — И непременно под седлом. Развели анархию!..
Долговязый парень даже с места не тронулся.
— Вон телега без колес стоит… впрягайся и вези начальника сам, ты здоровый. А лошадь с работы снимать не стану, — такой мне указ был свыше.
— Если мне такие слова говоришь — дурак ты! Идиот! Я с тобой и разговаривать не желаю!..
Подшибихин бежал от ворот и все повертывался, озираясь по сторонам.
Вдали на пустыре, за разбросанными досками и бревнами виднелся всадник. Кто-то из десятников на этот раз объезжал свой участок.
Пробежав вприпрыжку через бугры, ямы и кочки, Макар Макарыч пошел размеренным деловым шагом.
Пять человек из мокроусовской артели стругали половые доски и клали в стопы по обе стороны от себя. К ним подъезжали подводы и увозили тес на новый поселок, куда вела проторенная недавно дорожка.
Важно, почти тоном приказа, который и дается для беспрекословного исполнения, Подшибихин начал:
— Комиссия приехала… Борису Сергеевичу лошадь нужна срочно. Он ждет, а ты свое дело отложи пока.
Мокроусов нахмурился, вынул из-за пазухи измятый листок, сверяясь с расписанием своих работ.
— Что это у них? Вчера комиссия, нынче комиссия. Уж не ими ли хотят завод поставить?
— Живей! живей! — торопил Макар Макарыч, ни секунды не оставаясь на месте. — А бороду… остриг бы… что отрастил?
Десятник с лошади слезал, не торопясь:
— У своей бабы остриги, а моя борода пущай так покрасуется. Нефедка, отведи лошадь начальнику, который чужую требует. — Только этим и выразил Мокроусов свое недовольство.
Один из плотников, помоложе всех, сидевший на тесине, оставил рубанок, стряхнул с подола рубахи мелкую стружку, прыгнул с досок на лошадь, покрытую мешком вместо седла, и погнал через пустырь к баракам, куда указал Макар.
ГЛАВА IV
„Ларион-американец“
Здесь ляжет шоссе, гладкое и прямое, как луч прожектора. Параллельно ему, от завода до города, пройдет по низине, по вырубленным перелескам, по песчаным холмам железная дорога; во многих местах их пересекут другие — асфальтовые, гудронные, и паутина проводов повиснет над землей.
А сейчас тут было трудно пройти — всюду ямы, бугры, канавы, невыкорчеванные пни, незасыпанные болотца. На обеих насыпях копошились люди, к ним подвозили песок, хворост, бутовый камень, с возами медленно шагали крестьянские понурые лошади. Иногда попадались на глаза грузовые машины, и Борис Сергеевич ревниво приглядывался к ним…
Группа рабочих с инженером, подвигаясь медленно к лесу, разбивала кривые. После них оставались воткнутые флажки и простые колья, обозначавшие направление полотна и угол его изгиба. Следом за ними вразброд двигались землекопы, вырывая узенькие борозды по сторонам. Люди то и дело курили. Трое с лопатами на плечах пошли к лесу полежать в тени, и никто не остановил их.
Дортранс вел работы самостоятельно, но Дынникову приходилось вмешиваться в распорядок будней и торопить верхушку треста: он опасался, что дорогу в срок не откроют.
Присматриваясь ко всему, он проверял текущий день вчерашним и, точно корень из алгебраического выражения, извлекал из них завтрашний день. Но и тот был нелегким. На бетонке и толевом заводе строительных материалов не хватит на пятидневку, а сроки подпирали. На рейде стояло шесть последних плотов!
Местные леса не годились в дело, и Дынников нетерпеливо ждал плотов с Двины и верховьев Волги… Ему хотелось иметь их столько, чтобы они запрудили собою всю реку. Он был жаден.
Подойдя к бетонке, он встретил секретаря парткома Колыванова Матвея — в черной хромовой тужурке, в рабочей кепке и таких же сапогах-вездеходах, какие носил Дынников. Секретарь был высокий, плечистый, с широким лицом и строгим взглядом. Они пожали друг другу руки.
