— Трудно живется?
— Трудно… в очереди сам хожу и за хлебом, и везде… даже приходится полы мыть.
— А дочери большие?
— Невесты… но я их сам не заставляю. Барышни, так сказать, неохота возиться с грязью… Борис Сергеич, хочу у вас квартирку в новых домах попросить… чтобы с семьей устроиться… Я, знаете ли, прямо бедствую. Иначе поневоле придется уходить.
Такие жалобы могли взбесить хоть кого, но инженер остался спокоен.
— Где вы живете?
Подшибихин назвал улицу, номер дома и квартиры.
— Хорошо… У меня время есть, я найду человека и пришлю к вам… вымыть пол, — стегнул он фразой и, повернувшись спиной, пошел.
А Подшибихин, которого будто ударили по загривку, крутнулся на одном месте и убежал в свою комнату. После ухода начальника он жалел об одном лишь, что в неудачный, злой час обратился с просьбой, и уже прикидывал в уме, когда лучше подойти еще и какие слова, более убедительные, заготовить на тот случай.
Временное дощатое зданьице конторы и секретарская беспокойная должность не пригревали Макара Макарыча, а требовательный и жесткий Дынников не сулил ничего и в будущем.
Стоило посоветоваться с другими: как они?.. Счетовод, сидевший в пятой комнате, был одних с ним лет, тоже семейный, ходил пешком из пригорода, и Макар Макарыч пошел к нему.
Наклонившись к самому уху счетовода, он пожаловался на свою нужду, упомянул о дочерях, о жене, о начальнике, который не заботится «о живом человеке».
— Миллионов триста в землю ухлопают, а еще когда-то что-то будет, — бабка сказала надвое, — шептал Подшибихин, дружественно тиская плечо счетовода.
— А что вы хотите? — громко спросил тот, почти отпугнув секретаря. — Такой завод легко не дается. Годика два ночей не поспим, а потом уже увидим, что сделано. Вы разве не знали, куда шли?
— Правильно, правильно, — начал поддакивать Макар Макарыч, мгновенно перебежав на другую позицию. — Без жертв не построим… а знаете, сколько мне лет?.. Пятьдесят один… вам тоже?.. стариками становимся. Хочется и себя и семью поскорее устроить… Наше дело с вами — работать… А к кому еще обратиться, по-вашему?
Счетоводу пока и в голову не приходило узнавать, кто ведает квартирными делами. И Макару он ничем не смог помочь.
Похвалив счетовода за порядок на столе, позавидовав его здоровью и умению довольствоваться немногим, Подшибихин попросил у него взаймы десять рублей. У того нашлась трешница, — но Макару и не надо больше!..
У самой двери сидела кудрявая, русенькая, молодая машинистка, выстукивая пальцами на клавишах. Подшибихин шаром прокатился было мимо, но вернулся, присел рядом на табуретку и зашептал:
— Я удивляюсь, как вы ходите такую даль? (Девушка жила отсюда за пять километров). И обувь на каблуках рвется, а она ведь дорогая!.. Да и не найдешь нигде… Я недавно искал, искал, с ног сбился… Где вы достали такую кофточку?.. У вас прекрасный вкус. А у меня дочери — никак не умеют одеваться, и жена тоже. Я сам все выбираю… Вы не слыхали: будто ордера сотрудникам скоро будут давать… на мануфактуру?
— Нет, не слыхала… если и будут, то в первую очередь строителям.
— Но ведь мы тоже? — кивал секретарь. — И вам, и мне надо… верно?.. Когда будете списки печатать, — шепните мне, а?.. А я, что услышу подходящее, — вам скажу… хорошо? Так и будем друг дружке помогать.
— Ладно, скажу.
Она посмотрела в текст, оборвавшийся на полустрочке, и Подшибихин, заметив это, похвалил ее за высокую грамотность и чистоту печати.
А ей было это очень приятно, как и всякая похвала человеку, который только еще овладевает трудной своей профессией.
Секретарь подбежал к столу, где ждали его сотни бумаг в распухших папках, и, положив их перед собой, вынул из портфеля ломоть черного хлеба, соленый огурец, завернутый в бумажку, и начал есть, поглядывая в окно.
Верховую лошадь все еще не подавали, а прошло уже немало времени.
Он побежал в обоз; узнав же, что все кони давно на работе, буквально рассвирепел:
— Что, понимаете, за вакханалия?! Сам Борис Сергеич, начальник наш, остался без лошади. Вы знаете, какой он строгий? И мне и вам влетит. Два часа тому назад послали бумажку, — а до сих пор нет.
