В металле постепенно рождались те качества, за которые упорно и долго воевал Степан… Наступило время брать последнюю пробу. Мастер опять пробивал летку, став боком к ней, и готовый мгновенно отскочить в сторону. В пробитом отверстии бушевал ослепительный, как солнце, металл. Устремился по желобу тонкий ручей, и сразу стало жарко людям, — такое огромное тепло заключалось в нем! Зноевский подставил ковш, и мастер тут же заткнул летку глиной на конце железного стержня.
Выплеснутый на чугунные плиты пола металл превратился в бесформенный слиток. Ярко-малиновый свет его медленно мутнел и гас…
Когда остыл слиток, Зноевский поднял его и со всею силой ударил плашмя об пол — слиток звякнул и не распался на куски, не дал трещины, как случалось прежде. Подойдя ближе, Степан впился в него глазами и с каким-то жестоким торжеством усталого, но победившего в борьбе, произнес только одно слово:
— Есть! — И черные брови его дрогнули.
Авдентов знал, чего стоила Степану эта плавка, решавшая судьбу всего завода.
Из лаборатории еще не поступило сведений..
— А вдруг… — начал было Штальмер, подошедший опять к Зноевскому.
— Товарищ Штальмер! — прокричал Степан. — Вы, как инженер и начальник цеха, должны знать, что в литье «вдруг» никогда не бывает. Это закономерный процесс, где все учтено: — И повернулся к Авдентову: — Папиросу дай мне, пожалуйста… Я дома оставил трубку.
Протяжный и гулкий заревел гудок. Прорывая пространство, он раскатывался в просторах цеха, то усиливаясь, то ослабевая, и постепенно начал спадать. Минутой позже затихли машины в земленабивном отделении.
В дверях литейки появился технолог — высокий и плечистый парень в черном берете и в халате из синего сатина. Он шагал мимо разливочного конвейера, который уже остановился тоже, и подошел к Зноевскому.
— Норма! — сказал он. — Поздравляю.
Среди инженеров произошло минутное замешательство, они смотрели друг на друга и молчали.
— Прекрасная плавка, побегу звонить Дынникову! — крикнул технолог.
Ночная смена кончилась, уступая свое место первой, но литейщики не торопились домой. Каждому хотелось увидеть этот побежденный металл. Пришли сюда и Варвара с Настей.
И вот настало время… по очереди, парами, подходили заливщики с «ухватами», подставляли свои тигли под тяжелую, опаляющую жаром струю, от которой отскакивали белые искры. Один из рабочих не пришел, и Харитон остался заменить его. Защитив глаза «консервами», он бойко носил чугун и разливал в формы.
— Своего «хлебца» дождались! — весело воскликнул он.
— Да, неплохо, — отозвался второй литейщик. — Народ, он силу имеет… Теперь без иностранцев управимся.
Зноевский следил за разливкой и однажды Харитону сказал:
— Легонько… Не обожгись.
— Ничего, Степан Аркадьич, не сомневайся. Ни капельки зря не прольем… Его бояться нечего: он — смирный.
Залитые формы медленно ползли в охладительный тоннель, и синие язычки пламени вырывались из них. Потом на выбивных машинах освобождались от земли, и готовые детали, подвешенные на крючья воздушного конвейера, потянулись одна за другой в механический цех к станкам, остывая в пути. Провожая их глазами, радовались все, кроме инженера Штальмера, который, уходя из цеха, думал только о своем падении, наступившем гораздо раньше, чем ждал он.
Он ненавидел и завидовал; ему представлялся путь Зноевского непрерывной цепью легких усилий и счастливых удач. Следя за временем, Штальмер все больше и больше убеждался, что Зноевский свалит его.
Он пробовал незаметно для других кое-что перенять у Степана Аркадьевича, чтобы выровняться с ним и удержать за собой прежние права начальника цеха, но старания не принесли плодов, а за этот срок успели обогнать его Авдентов и Майколов, у которых хватало энтузиазма и любви к делу, чего не имел в себе Штальмер.
С каждым днем ему становилось труднее осуществлять свои замыслы: куда бы ни ткнулся, противостояла масса людей, но тем изощреннее становилась его хитрость.
…Однажды, месяц тому назад, в ночную смену, когда загружали шихту, взрывом разворотило первую вагранку. Ее восстанавливали двенадцать суток, ни на час не прекращая работу. Искали долго виновных в этой аварии, допросили немало людей, но пришлось установить одно: обледенелый тюк шихты, брошенный в расплавленный металл, явился причиной взрыва… И только Штальмеру известно было, что это произошло не так…
