Борис Сергеевич согласился охотно, потому что Авдентову, как инженеру, доверял вполне, — был у него достаточный срок испытать его на многом, а Майколов — средний сын Харитонушки, недавно пришедший на завод из института с отличным дипломом, был одарен, как заметил Степан, недюжинной способностью, почти инстинктом литейщика, которого следовало учить для будущего.
Плавка должна была начаться в два часа ночи, чтобы первая смена получила металл. Зноевский пришел в цех ни раньше, ни позже назначенного срока, но там уже встретил обоих инженеров, которые с ним вместе должны или потерпеть поражение и разделить его позор, или победить и разделить с ним славу.
Шихту уже загружали. Степан успел перед началом работы провести короткий митинг с рабочими, и теперь люди уже все были на своих местах. Авдентов, несколько возбужденный, ходил не торопясь у вагранок, а Зноевский — сумрачнее, чем обычно, — стоял у электропечей, изредка проверяя температуру. Он подошел к Авдентову и что-то прокричал над самым ухом.
Михаилу следовало не забывать и шихтовый двор, где могли замедлиться работы.
Огромное здание шихтового двора казалось безлюдным, хотя десятка два рабочих — серых от пыли — разбирали железный лом и увозили в тележках мелкие куски металла к вагранкам. Вверху, под самым потолком, с визгом и рокотом передвигался на колесах кран и, как хобот, опускал электромагнит на груду крупного железного лома, бракованных деталей. Бурые тяжелые куски металла приставали к нижней поверхности его диска, липли один к другому, а когда поднимался диск, они повисали в воздухе, точно неуклюжие обрубленные корни дерева, вырванные с землей. Кран сбрасывал их в железный люк, соединенный с вагранкой, — они тяжело и гулко при этом гремели.
В проходе показался Штальмер и первый поздоровался с Авдентовым.
— Уже загружаете? — спросил он.
— Да, начали.
В эту минуту кран катился над ними, и хотя острые тяжелые куски металла, приросшие к электромагнитному диску, проносились не над головой Штальмера, он все же посторонился.
Авдентов сделал вид, что не заметил такой предусмотрительности, которая граничила с трусостью человека, не привычного к жизни завода. Этот штришок в характере, не подмеченный прежде, добавил нечто в представлении Михаила о Штальмере.
К вагранкам подали воздух, и цех наполнился глухим воем. Огонь клокотал в их каменной утробе с такой силой, что заглушал всякие голоса людей и резкий стук земленабивных машин.
Зноевский не уходил из цеха ни на минуту, вместе с мастером они следили за примесями, проверяли температуру. Она медленно поднималась; прошло несколько часов, пока стрелка прибора указала нужную цифру. Фосфоритный чугун возымел свое действие.
Мастер, пробив железным стержнем летку, взял первую пробу, и Майколов записал в журнале ее время. Штальмер держался поблизости, не вмешиваясь ни во что, и только однажды спросил Зноевского, прокричав в самое ухо:
— Не рано ли еще?
Зноевский неопределенно кивнул ему.
Пробу унесли в лабораторию, но оттуда не поступило тревожного сигнала, как ждал Авдентов. Его не обольщала эта положительная оценка, и он думал, что с последующей пробой может произойти скандал.
А Степан расхаживал по цеху, сунув руки в карманы, и в лице его, немного мрачном, осунувшемся, сквозило напряжение, поднимавшееся будто одновременно с тем, как повышалась температура металла. Надлежало теперь следить, чтобы не проглядеть в расплавленной грохочущей массе даже мельчайших отклонений от нормы.
Взяли вторую пробу, и хотя лаборанты не заставили долго ждать, но эти минуты казались слишком долгими не только Авдентову… Старик Харитонушка уже два раза убегал от разливочного конвейера и, чтобы не отрывать своего сына и Авдентова от работы, кричал Штальмеру:
— Ну как?.. погодится ли?
— Иди, иди на свое место, — прогонял его Штальмер. — Не мешай.
— А куда я пойду?.. у меня тут и место: я — литейщик! — воспротивился Харитон. — И сын мой тут. Мы оба — литейщики.
— Где… кто ваш сын? — не поверил Штальмер и даже оглянулся.
— «Кто, кто»… Сын, говорят тебе… Инженер Николай Харитонович Майколов, вот кто!.. Своих-то знать надо!.. а ты гонишь, не знай куда, — отчитывал его обиженный Харитонушка. — Гляди — народ истомился, ждет, — и указал в сторону формовщиков и разливщиков, часто поглядывающих сюда. — Все ждут!..
