— Е-еще раз! Е-еще раз!
— Идет-идет! — гудел Сережка, подхватывая стержнем под задний буфер. А когда машина выползла из ямы и опять возымела прежнюю свою силу, он не к месту пошутил: — Может, и на чаек дадите? — зубоскалил он. — Как-никак рычаг второго рода надо было придумать.
— Первого рода рычаг, — свирепо поправил его Дынников, и ступил на подножку.
— Вы тоже в гавань? — оглянулся он на Авдентова. — Да?.. Садитесь.
Идти пешком по такой дороге заставляла Михаила только нужда, — ему надо было проверить, как идет разгрузка материалов, которых ждала стройка, — но и ехать вместе с Дынниковым было не очень-то приятно. Он влез в машину поневоле, почему-то предполагая, что вот сейчас и произойдет словесная дуэль, прикрытая завесой недомолвок и намеков, чтобы остаться не понятной шоферу.
Они ехали долго, покачиваясь на расхлябанных рессорах, иногда сталкиваясь плечами, и почти вплоть до гавани не нашли слов, сказать которые было острой потребностью обоих. А то, о чем спрашивал Дынников своего подчиненного, относилось только к литейке и очередным задачам Авдентова.
У сортировочной станции Михаил слез и пошел железнодорожным полотном в надежде найти начальника гавани, жившего с ним в одном бараке. Дело было срочное и нужно было, не дожидаясь, когда тот придет ночевать, самому проверить, какие грузы подадут к литейке за ночь.
Молодой инженер, когда-то беспечно распевавший у фонтана, что-то объяснял грузчикам, толпившимся вокруг него, упрашивал и хозяйственно брюзжал. Почти над головой у него качался на ветру фонарь, и вместе с ним тяжело качались черные тени вагонов и людей… Потом грузчики принялись за работу.
Начальник гавани постарел с тех пор вдвое, оброс диковинной курчавой бородой, не утратив, однако, прежней бойкости. Узнав Авдентова, он подбежал тут же, точно ждал его давно и вот наконец дождался.
В пробитом дождями, залубенелом от холода парусиновом плаще, как у Авдентова, он целые сутки мок на берегу, распоряжаясь, подбодряя людей всем, что имел у себя в запасе. Уже не отличить было этого молодца инженера от пожилого какого-нибудь десятника или сторожа. Им еще было легче, а он — начальник гавани — отвечал за все!
— Милый! — схватил он за рукав Авдентова. — Поимей сочувствие… пропадаю! Нехватка людей, дожди и прочие смертные грехи висят на моей душе. Ну будь другом: укради у себя одну бригаду и отдай мне. Отплачу на том свете… На, закури хоть… Пряник бы дал, да нет… С горя, гляди того, запьешь.
— А сколько надо тебе? — спросил Авдентов, дивясь, что даже такое горячее беспокойное время не меняет его характера.
— Немного надо… пустяк для тебя, — улыбался тот, оглаживая бороду, точно собирался заломить то, что не даст Авдентов. — Двадцать пять человек… а может, и тридцать подбросишь?
— Много. У меня тоже двадцать процентов невыполнения.
— Ничего, тебе проще: ты на сухом месте воюешь, а у меня ведь река под боком… Давай сладимся, а? У меня даже нервы поскрипывают… словно кто нитки намотал на руку и рвет… Выручи.
…И они сладились, предупредив об этом Дынникова, который подъехал вскоре.
Потом перебросили в гавань бригаду Насти Гороховой и Варвары Казанцевой. Несколько дней в клубе по вечерам созывались собрания, в результате чего записалось много добровольцев, особенно из молодежи — ходить на выгрузку во вторую смену… Так и бригада Петьки Радаева опять появилась в гавани, получив вскоре кличку «аварийные коммунары».
Начальник гавани хотя и был дружен с Авдентовым, зацапал этих людей к себе и не пускал больше месяца, а Дынников, довольный тем, что гавань постепенно выходила из полосы прорывов, поддерживал его.
