Дынников вытянулся, похудел, оброс бородой; тонкие губы его сжимались плотнее, когда узнавал о новых где-нибудь авариях.
Их было несчетное число, и, регистрируя их в своей загруженной памяти, Борис Сергеевич сурово подсчитывал неисчислимые убытки… Они могли быть еще страшнее, если бы не добровольная мобилизация рабочих масс. И тут выручал народ!.. С ним вместе трудилась и пропгруппа ЦК, члены которой появлялись на самых тревожных участках.
Нередко по ночам они работали вместе с грузчиками в гавани, с землекопами в механосборочном цехе, а утром их видели уже опять на площадке — у оплывших от дождей котлованов, откуда выкачивали воду насосами и помпами; с лопатами в руках они спускались в канавы, в подвалы цехов, пешком шагали из гавани в соцгород, взбегали на высокие ступенчатые этажи недостроенных зданий и там, на восьмибалльном ветру, потные, измазанные грязью, алебастром и цементом, проверяли одну бригаду за другой…
Дынников и Колыванов по целым дням не появлялись в своих запертых кабинетах, работали без выходных. И утро, и день, и ночь были для них одинаково заполнены… Ненадолго хватает и железных котлов, когда перегревают их, — но оба они еще держались, кажется, стойко.
Свою машину Матвей уже изломал вторично; за неимением лучшей дали ему почти утильсырье — с помятым кузовом, с разорванной покрышкой, — но и такой заезженной клячей удовлетворился он. Маленький «фордик» Бориса Сергеевича оказался выносливей, но и тот заметно сдавал. Пришлось на время оставить и занятия английским языком.
Мария видела, конечно, как трудно стало мужу, но чем могла она облегчить ему эту ношу?..
— У нас был Гайтсман, — сказала она, чтоб только не молчать. — И не ясно, зачем приходил.
— С Гайтсманом ясно все, — оборвал он, сурово вскинув на нее глаза. — Но вот у нас с тобой… не все ясно.
— Ты что хочешь сказать этим? — растерялась и вспыхнула она, следя за его взглядом.
Была известна ему одна встреча ее с Авдентовым, а Груня добавила еще, проболтавшись о втором свиданья в доме… Да, может быть, знал и о разговорах по телефону?..
— Я хочу спросить… если не говоришь сама… Он приходил зачем?
— Не знаю… жаловался на свою жизнь. Очень опечален, что исключили.
Борис швырнул от себя нож:
— Я не про Гайтсмана!.. Ты же понимаешь… Мне надоела эта игра… в прятки. Ты — уже взрослый человек и должна понимать, чувствовать, что это мне… Ты же говорила тогда — и я верил, что все кончено, все!.. Почему же продолжается? Почему он ходит сюда? — Борис чувствовал себя обманутым мужем. У него за спиной, даже в его квартире, происходят свидания жены и ее любовника как раз в то время, когда ему, Борису, наиболее трудно.
— Он был один раз… я не знала… наоборот, я сказала ему, настаивала, чтобы не ходил и не звонил, — оправдывалась Мария, как умела, застигнутая почти врасплох.
— Ты мне скажи, — настойчиво добивался муж, — что тебе надо еще?.. Чего ты ищешь?
— Мне ничего не нужно больше, но я совершенно не виновата. — Ее слова не убеждали его нисколько, и недоверчивый, гневный взгляд впился в ее горящее лицо. — Ни в чем решительно!.. И меня поражает, что ты…
— Почему продолжается? — повторил он требовательно. — Мне это мешает работать… вредит, понимаешь?.. Мне больно, наконец! — Насильно заставил он себя вымолвить это слово. — Я хочу жить спокойно и ничего другого не знать, не слышать. — Он совсем не то хотел сказать, но остановил себя вовремя, убоявшись того, что резкие слова еще хуже осложнят положение. — Сделай так, чтобы не ходили в дом, не звонили по телефону. Прекрати всякие встречи. Не я, в конце концов, а ты виновата, что допускаешь такие отношения!..
— Какие отношения? Даю тебе честное слово, — клялась она, — у меня с ним ничего нет.
Бурное проявление ревности перепугало ее, — она смотрела ему в лицо — гневное, жесткое, и вдруг почувствовала, что он скажет сейчас то неминуемое слово, за которым произойдет разрыв.
— Не верю! ты лжешь мне: он был у тебя два раза, — произнес Дынников, точно хотел ударить этой фразой.
Мария поднялась со стула, ее больно оскорбили эти слова и особенно тон, каким они сказаны… Значит, Борис никогда ей не верил?.. Как он мог тогда жить с нею!.. И, подумав так, она почувствовала, что все отношения их пропитаны были постоянной ложью, и не могла уже мириться дальше с таким положением. Вся выпрямившись, побледнев, она высказала все, что в ней накипело за эти дни, и уже не боялась последствий:
