И вот сегодня опять она дрожала, стоя перед Марией, а та слушала далекий в телефоне голос, и взгляд ее сдержанно скользил по стенам.
— Я уже сказала тебе: было время и оно прошло… Ты сам же сказал — между нами пропасть, — говорила Мария Авдентову. — Бывает в жизни такая пора, когда… есть что-то обязательное, единственное… какое-то внутреннее требование. Ну как бы тебе сказать? Я не знаю… Тебе, наверно, непонятно это, а я пережила..? Выздоровеет человек и уже становится осторожен в своих поступках, он не хочет болеть снова… понимаешь? Ты замечал, с какой радостью выздоравливающий ходит на своих ногах?.. вот и я теперь так же… В общем, ты не приходи ко мне, не надо. Я очень прошу тебя. Советую устраиваться и тебе… Ты женись и живи спокойно. Не нравится мой совет?.. Жестоко?.. Нет, я не жестокий человек. Я просто тебе советую по-товарищески. Так будет лучше.
Трубка глухо звякнула в развилках, но Мария еще не отходила от тумбочки, где стоял телефон, и ей казалось, что сейчас зазвонит снова.
— А ты бы ему порезче, чтобы отвадить, — жалела Груня, переживая сильнее, чем сама Дынникова. — Они, окаянные, пристанут — не дай бог!.. любови нет, так и то не удержишься. Они — хваты, бесстыжие! — И уже по секрету поведала Марии: — С моей-то… Володька Сенцов гуляет. А ее-то какие еще годы! И ростом в меня пошла — недоросток… А он — гармонист отчаянный, комсомолец, людьми командует, а глаза у него резвые, ехидные, так и стрижет ими, так и стрижет, — инда страшно!.. Вот уж и не знай, что делать…
— А что ж тут особенного? — недоумевает Мария. — Может, поженятся…
— За такого-то я и сама не отдам.
О Галке часто толковала старуха, убежденная в том, что именно она и подняла ее на ноги, и теперь боялась за свою дочь пуще прежнего. Ей не давала покоя мысль, что Галке угрожали самые страшные напасти отовсюду. Но чем может старуха мать, живущая отдельно, уберечь ее!..
Она чаще уходила теперь на Медвежий лог проведать Галку, поучить ее, как надо жить, но не всегда заставала ее в палатке: бисеровскую бригаду бросали на разные работы, не считаясь со временем — то вечером погонят, то ночью, а кроме всего одолевали собраниями. Потом узналось, что Галка полюбила кино и клубные всякие затеи, до которых — ой как горазд Володька!..
Строгие слова припасла она Галке, шагая к палаткам вечером, но там встретила только Парфена Томилина.
— Кого?.. Галку?.. — спросил он. — Нету их никого… Иди ищи в кино… найдешь, может.
Словно простреленная, Груня метнулась от палатки. Невдалеке горело кино огнями, и толкалась там разная бездельная молодежь. Едва переводя дыхание, старуха бежала туда, все спотыкалась обо что-то, а встречный ветер упирался в грудь, будто нарочно хотел задержать.
Как ни вглядывалась в девчонок, не нашла своей Галки. Зато Володька был тут. Спросить у него не смела, да и было зазорно как-то. Она поджидала, стоя поодаль, — не появится ли дочь. Но Сенцов, — видно, недаром в главари выбрали! — подошел к ней сам:
— Ее ищешь? А она к тебе ушагала… Разошлись, значит. Я хотел проводить ее, да тут дела у нас… сейчас на работу уходим.
— А почто ты, змееныш, в кино ее таскал? — набросилась Груня, точно клуша защищая своих цыплят. — Она из больницы недавно, а ты…
— Картину глядеть, — скалился он. — Ты потише, мамаша.
— Знаю я эти картинки!.. Когда еще в девках была, один утащил меня на солому да такую картину показал, что муж после того пять годов бил… — В запальчивости уже не разбирала она, что говорит непотребное.
— А ты про себя-то не все выбалтывай… Смеяться будут, — поторопился остановить ее Володька, едва удерживая смех.
— Христом-богом я тебя прошу: отстань от нее, не замай, пожалуйста, — молила старуха беспощадного парня.
— Да ты не волнуйся, — растравлял он, покачиваясь на носках ботинок и сунув руки в карманы. — Люди мы взрослые, гулять нам не запретишь и кандалы не наденешь. Было когда-то время: отцы да матери за детей решали, а теперь — свободное право, и его отменить нельзя. А кино не мешает… Грудь-то прикрой, а то продует… Мария Семеновна-то как поживает?.. все в порядке?
