Почему-то вялая, бесцветная нынче речь его была до того длинной и утомительной, что Марии казалось, — в зал вошла сама скука.
К удивлению Колыванова и Дынникова, Гайтсман пробовал еще загородиться тем, что и мелкие факты требуют к себе принципиального отношения, и тут же обмолвился!
— Если статья содержит пять процентов истины, то она уже имеет право быть напечатанной.
— А если к тебе самому подойти с такой меркой? — крикнула с места Варвара Казанцева, — тогда какое же решение надо о твоих делах вынести?..
Смех в зале не вогнал его в краску. Варвара Казанцева попросила слова и, не торопясь, шла к президиуму, — маленькая, невзрачная, в синем поношенном платье, поправляя красный на голове платок.
— Поскольку, товарищи, День печати давно прошел и Гайтсман тогда каялся, а не исправил свою политическую линию, я назову его только «пятипроцентным героем», — и пойду дальше. — Очень мирным, чисто женским движением руки она усилила убийственное значение фразы, вызвавшей дружное одобрение конференции, и, поглядывая в свою записную книжку, начала о том, что было в повестке главным.
Легко было писать за ней, и Мария Дынникова не пропустила и не перепутала ни одного слова. В том месте, где Варвара, начав было длинную фразу, нагромоздила четыре предложения и не смогла свести их в целый период, отчего мысль получилась ошибочной, — Мария переждала, пока выступающая не поправилась.
Вскоре, в числе обильно поступавших записок, в руки председателя упала еще одна, любопытнее прочих:
«По выражению тов. Казанцевой получается так: мы нагоним и перегоним Америку, но потом еще какая-то страна впереди нас окажется. Прошу разъяснить. Иначе можно подумать, что конца этой гонки не дождемся».
Колыванов вдруг обострившимся взглядом пригляделся к почерку, немного измененному, и передал Дынникову, который тоже ничем не выдал своего самочувствия.
Разумнее было сослаться пока на то, что автор записки не понимает известного лозунга партии, — Колыванов поднялся и, стараясь говорить спокойнее и убедительнее, разъяснение свое обращал ко всей конференции.
— Товарищи!.. Автор высказывает сомнение: можем ли мы нагнать передовые капиталистические страны? и нужна ли вообще эта напряженность строительства наших заводов? — На громкие возгласы: «Кто это додумался?» — Колыванов ответил: — Это пока не имеет значения, важен сам тезис… Вспомните: еще 230 лет до нас Петр Великий лихорадочно начал строить заводы и фабрики для снабжения армии, для обороны страны: это была попытка вырваться из старых тесных рамок, сделать страну независимой, пробиться к путям мировой торговли. В свое время он разрешил свою задачу… Мы пришли к власти в стране, страшно отсталой. Отсталость не нами придумана, а передана нам по наследству всей историей, и мы, взяв на себя труд полного преобразования страны на основе социализма, отвечаем за все — и плохое, и хорошее.
В перерыв, когда Мария и две других стенографистки в отдельной комнате расшифровывали свои листы, перепечатывая их на машинках, а секретарь куда-то вышел, оставив бумаги на ее столе, — появился Гайтсман и очень вежливо попросил:
— Вы уже перепечатали вопросы?.. Я заберу их… мы завтра даем информацию в газете.
— Хорошо… только, пожалуйста, подождите, — ответила она. — Мы очень спешим.
Чтобы переждать, он удалился, а несколько минут позже получил от нее всю пачку.
— Видите, какая у нас работа, — виновато улыбнулся он. — Ругают за все… Я рад за вас, что нашли свое место.
Еще не окончился перерыв, когда Борис, подойдя к ней близко, сказал на ухо о той же записке. Незаметно для других, она вынула ее из ридикюля и передала мужу: какое-то чутье подтолкнуло ее сохранить эту улику, которая попала потом в руки Матвея Колыванова.
Тотчас же после конференции, которая закончилась поздно, Дынников уехал в Москву, чтобы подтолкнуть в Совнархозе решение важных вопросов.
Мария собрала ему кое-что в дорогу, — наспех, потому что утром он забыл предупредить ее об отъезде, да и не любил брать ничего с собой; она почти насильно заставила его захватить плащ.
Суетилась подле него и старая Груня, припасая что-то, а потом, уже по дороге к вокзалу, он обнаружил в своем кармане несколько теплых пирожков. Машина несла их полем, стояла синяя ночь, и серп луны скользил между редких и жидких облаков.
