Теперь же она владела богатством — огромным, надежно устойчивым, которое заключало в себе не только домашний уют и материальную обеспеченность, а нечто неизмеримо большее, способное жизнь заполнить до краев… Она будет учиться во втузе, работать здесь. У ней будут дети; Борис, конечно, будет любить их; он бережет ее, помогает ей расти, чтобы стала с ним вровень…
Да, она уже могла со спокойной уверенностью смотреть в будущее; могла не только угадывать его, но и ощущать как реальность — видимую, осязаемую, — в которой знала, какое место принадлежит ей.
Чувствуя себя необыкновенно легкой, подвижной, она прошла в кухню, где уже закипал электрический чайник. Она стояла над ним, поглядывая в окно на зеленую луговину у опушки леса, где молодежь играла в волейбол. Под светлым кленом сидела поодаль от всех юная парочка, прижавшись друг к другу, и ничто, кроме самих себя, наверно, не занимало их в этот предвечерний час… Но даже легкого воспоминания не пробудила в Марии эта сцена… Мертвые корни не оживут.
Мария Дынникова уже приучила себя к мысли, что жизнь ее началась только здесь, а в прошлом немногое было достойно воспоминания… Она содрогнулась от неожиданной догадки, что когда-нибудь, возможно, произойдет случайная встреча, ненужная, никчемная, досадная!.. Нет, Мария не хотела ее, да и сама встреча казалась ей совершенно невозможной…
Приготовив на стол, она пришла позвать Бориса.
— Иду, иду, Муся, — пробормотал он, отрываясь от газеты. — Кто говорил с тобой?..
— Настя Горохова и Бисеров… ты их знаешь?
— Как же, как же… Бисеров у нас отличный комсомолец… И ту знаю… Простушка такая, и голос, как у мужчины, а по работе — лучший бригадир.
Мария подала ему стакан, потом села напротив и начала рассказывать, о чем говорили с ней по телефону.
— Да, да, — охотно согласился он. — Если старуха надежная, то непременно взять нужно… Это разгрузит тебя, облегчит учебу. А знаешь, я очень доволен тобой: ты нынче хорошо держалась с Гайтсманом… Он ждал, что напомнишь ему о статейке Подшибихина. Тот борзописец в газету к нему просился, но Гайтсман, будто бы, не взял. Я чувствую, что он все-таки прикармливает его. Странный человек. Кстати, он выкинул еще одну штуку: у механического транспорта мы взяли на рейде плоты, так Гайтсман написал в крайисполком. Меня вызывали…
— И чем кончилось?
— Стройка ответственная, а лесу действительно не было… отругали, пригрозили взысканием… Одним словом, неприятная история.
Советуя ему быть впредь осторожнее, чтобы не подвергать себя риску, Мария сказала:
— Я еще тогда боялась этого, когда была у тебя в Ключихе, — помнишь?.. но не стала вмешиваться…
Незаметно разговор естественно перешел на то, что было дорого для обоих: вспомнили первые встречи, первые, еще не остывшие слова и первую поездку в автомобиле — ночью в дождь, когда их жизни слились в одну…
Столовая была просторна, чиста! Борис Сергеевич старался отвыкать от прежних холостяцких привычек — мусорить всюду. Кое-чего не хватало пока из мебели, и он просил, чтобы она посмотрела в магазине, что можно выбрать.
И спросил о книге, которую дочитывала Мария:
— Как тебе нравятся Мак Аллан и маленькая Мод?..
Мария принялась рассказывать, что думала об этих людях, о безграничной преданности Мод своему мужу и его большому делу, о безнадежной любви к ней ее друга юности Гобби, которому не выпало на долю счастье. Печальная судьба маленькой и нежной Мод с ребенком, убитых разъяренной толпой, вызывала в ней неподдельное чувство горечи и сожаленья.
А Борису нравилось больше всего прочего само движение, размах невиданной стройки и могучая организаторская сила инженера Аллана, прорывшего туннель под океаном, чтобы соединить Америку с Европой.
То были далекие, чужие люди, и все-таки какие-то осязаемые нити протянулись от них в эту комнату. Конечно, Мария была далека от мысли, чтобы мужа сравнивать с Алланом, тем более не могла сравнивать себя с маленькой и безупречной Мод, — однако, кто укажет границы возможного и невозможного в помыслах!..
Два раза в продолжение этой беседы, в обстановке семейной тишины и прочного уюта, Борис будто непредумышленно перехватил взгляд жены и несколько мгновений смотрел ей прямо в глаза, — но они были так откровенно доверчивы, чисты, что он опять, еще больше, чем прежде, поверил в единственную ее привязанность, в ее крепнущую с каждым днем любовь.
