Все заботы по хозяйству лежали на ней, но она совсем не чувствовала их бремени. Наоборот, сознание, что все это необходимо ему, его большому делу, которое она умела ценить, приносило ей полнейшее удовлетворение и наполняло спокойной гордостью. По временам казалось, что работа в конторе отнимает у нее слишком много времени и она не сумеет впредь отдавать занятиям свой короткий досуг. Но муж настаивал, чтобы она сперва кончила курсы стенографии, — не бросать же на полдороге! — и потом готовилась бы во втуз.
— За четыре-пять лет — это уже не так долго — ты будешь инженером. Муж и жена — инженеры, это же прекрасно! и английский язык будем изучать вместе.
Мария охотно покорилась.
Месяц спустя она стала ходить на занятия, иногда Борис подвозил ее на машине. Она чувствовала себя польщенной, хотя и стыдилась сознаться в этом себе, замечая, что курсанты смотрели на нее с любопытством, женщины и девушки с завистью, а преподаватели уделяли ей внимания больше, чем кому-либо из курсантов. Многое в математике было ей на первых порах непонятно, трудно, но она не хотела просить Бориса, чтобы объяснил: он, конечно, уставал за день, возвращаясь почти каждый день не раньше одиннадцати вечера, а утром в восемь часов уже уходил из дома.
В выходные дни бывали у них гости — Колыванов с женой, начальники цехов, с кем был дружен Борис; иногда катались на яхте, что особенно нравилось Марии. Возвращаясь на поселок, Дынников правил машиной сам, и Мария с душевным трепетом глядела вперед, словно этим могла спасти от возможной катастрофы. Но все кончилось благополучно.
Перед отъездом Бориса в Москву они гуляли в Стрижовой роще… Утомленная прогулкой и солнцем, взволнованная и счастливая, Мария поднималась по лестнице, идя следом за ним, неся на руке синий шелковый плащ.
Надев домашнее платье, она принялась готовить чай, а он ушел на балкон, чтобы просмотреть газеты. В кабинете трещал телефон, она подбежала сама, чтобы понапрасну не отрывать Бориса.
Сережка Бисеров поздравлял ее с законным браком, извиняясь, что не мог этого сделать раньше по причине шести нагрузок, которыми наградили его «за голубые глаза», — как говорил он.
— Мы с Настей собирались зайти, да как-то неловко, — кричал он, находясь где-то неподалеку.
— Откуда звоните? — заинтересовалась Мария.
— Со стадиона. Вы не сердитесь, что позвонил. Мы очень рады, что в жизни у вас перемена к лучшему. Честное благородное. А теперь до свидания, но трубочку свою не кладите, тут хотят поговорить с вами еще.
И уже другой знакомый голос, который отличишь от многих, спрашивал:
— Маруся, ты узнаешь меня?.. Нет?.. Узнала? Ну вот это я и есть — Настя Горохова. Нынче я тебя на даче видела, махала рукой. Ну!.. А как живете-то? Я к тебе забегу, когда его не будет дома… Стесняюсь.
— Ну что ты!.. Заходи, буду очень рада.
— А мы о тебе часто-часто вспоминаем… А прислуга тебе нужна?.. Я так и знала… У меня для тебя надежный человек есть!.. Галка-то в больнице лежит, вот и приехала к ней мать… Она жить здесь будет и тебе всякую домашность справит… Старушка тихая и лениться не умеет. Так я пришлю ее…
Внимание друзей, с которыми она не порывала прежней связи, порадовало ее, и она опять приглашала их к себе. В спальне вдруг что-то резко стукнуло. Не зная, что могло быть это, она торопливо пошла туда. Сильный порыв ветра еще раз ударил створкой, и она, откинув тюлевую занавеску, спускавшуюся чуть не до полу, закрыла окно.
Увидев себя в зеркале, остановилась; потом перевела взгляд на портреты — свой и мужа, — висевшие над комодом. Портреты были одинаково большие, и лица немного обращены друг к другу. Она рассеянно улыбалась со стены, чуть приоткрыв рот. Глаза Бориса устремлены в одну точку, между бровей сердитая неглубокая складка и губы плотно сжаты, — но все в нем было так привычно и не таило в себе ничего, кроме душевной простоты и внутреннего тепла, в котором росло и крепло ее доверчивое чувство. Она смотрела на него охотно, с удовольствием и нежностью. Она гордилась и тем, что носит его фамилию.
Мысленно оглянувшись назад, она на минуту сравнила: что было у ней раньше, в деревне, и чем владела сейчас… Там был у ней душевный застой, ничем не оправданное мечтание, постоянное ожидание, что Михаил вернется: там она жертвовала всем, что имела в себе, и он отплатил жестоким уроком. Кроме страданий, там было все непрочно.
