– Мой лорд, мой хозяин издалека, – сказал он, – К’мелл – недочеловек. Здешний закон гласит, что если между недочеловеком и человеком случится любовь, недочеловека убьют, а человеку сотрут память. Хозяин, я уверен, что вы не хотите, чтобы земные власти лишили вас памяти. Отпустите девушку. За робота можете заплатить.
Амарал скользящим движением пересек комнату. Его лицо казалось бледным, раздраженным, человеческим, но Род увидел, что черный «костюм» вовсе не был одеждой.
Это была слизистая мембрана, продолжение кожи Ама– рала.
Бледное лицо еще сильнее побледнело от ярости.
– А ты смелый кот, раз говоришь со мной подобным образом. Мое тело больше твоего, и оно ядовито. Жизнь под дождем Амазонской Скорби трудна, и мы обладаем ментальными и физическими силами, которых тебе лучше не тревожить. Если не хочешь денег, уходи. Девчонка моя. Что с ней станет – мое дело. Если я нарушу законы Земли, то уничтожу кошку и заплачу за нее. Уходи – или умрешь.
Род произнес с нарочитым спокойствием и сознательным риском:
– Гражданин, я не играю в игры. Я не человек-кот, а подданный Ее отсутствующего величества королевы Старой Северной Австралии. Предупреждаю, что перед тобой человек, а не какое-то животное. Отпусти девушку.
К’мелл забилась, словно пыталась заговорить, но не могла.
Амарал засмеялся.
– Это ложь, животное, и наглая! Я восхищен твоей попыткой спасти подругу. Но она моя. Она эскорт-девушка, и Инструментарий отдал ее мне. Она – мое удовольствие. Уходи, смелый кот! Ты хороший лжец.
Род воспользовался последним шансом:
– Просканируй меня, если хочешь.
Он твердо стоял на своем.
Разум Амарала пробежал по его личности, подобно грязным рукам, щупающим обнаженную плоть. Род отпрянул от омерзения при интимном контакте с мыслями этого человека, потому что почувствовал удовольствия и жестокости, которые испытал Амарал. Род стоял твердо, спокойно, уверенно, ровно. Он не собирался бросать К’мелл с этим… этим монстром со звезд, пусть даже тот был человеком из старого, истинного человеческого племени.
Амарал вновь рассмеялся.
– Ты правда человек. Мальчишка. Фермер. И не можешь слыжать и говрить без пуговицы в ухе. Убирайся, дитя, пока я не надрал тебе уши!
– Амарал, тебе грозит опасность, – произнес Род.
Амарал не стал отвечать вслух.
Его осунувшееся, заостренное лицо стало еще бледнее, складки кожи распустились, дрожа, будто края влажных разорванных воздушных шаров. Комнату начало заполнять тошнотворное сладкое зловоние, напоминавшее о кондитерской, в которой несколько недель пролежали непогребенные мертвые тела. Пахло ванилью, сахаром, свежим горячим печеньем, только что выпеченным хлебом, кипящим в кастрюльке шоколадом; даже чувствовалась нотка струна. Но когда Амарал напрягся и вытряхнул свою дополнительную кожу, все запахи исказились, стали карикатурными и чудовищными пародиями на самих себя. Результат оказывал гипнотическое действие. Род покосился на К’мелл. Та стала совершенно белой.
Это решило дело.
Возможно, в спокойствии, которое он обрел у Хозяина кошек, имелись свои преимущества, но есть время для спокойствия – и есть время для гнева.
Род выбрал гнев.
Он почувствовал, как внутри нарастает буря, жаркая, стремительная и жадная, словно любовь. Его сердце забилось быстрее, мускулы налились силой, сознание очистилось. Очевидно, Амарал полностью доверял своим ядовитым и гипнотическим силам, поскольку смотрел прямо вперед, пока его кожа набухала и покачивалась в воздухе, точно мокрые листья под водой. Непрерывная морось из пожарного оросителя не давала ничему просохнуть.
Род не обращал на это внимания. Он приветствовал бурю.
При помощи своего нового устройства он сосредоточился на разуме Амарала – и только на нем.
Амарал заметил движение глаз Рода и выхватил нож.
– Человек или кот, ты умрешь! – провозгласил он, разгоряченный ненавистью и противостоянием.
Род ответил худшим своим воплем:
животное, грязь, падаль
пятно, слякоть, гнусность,
мокрый, мерзкий
умри, умри, умри!
Он не сомневался, что это был самый громкий крик в его жизни. Ни эха, ни результата не последовало. Амарал уставился на него, острие ножа зловеще поблескивало в его руке, словно пламя свечи.
