Вирджиния посмотрела на меня.
– Ты хочешь вернуться? Махта больше нет. Мы можем сказать, что я устала.
– Ты серьезно?
– Конечно, милый.
Я рассмеялся, немного сердито. Она настаивала, что мы должны пойти, – а теперь готова повернуть назад и сдаться, лишь ради того, чтобы меня порадовать.
– Ничего, – сказал я, – осталось недалеко. Идем дальше.
– Пол… – Она подошла поближе ко мне. В ее карих глазах сквозила тревога, словно она пыталась заглянуть в мое сознание. Хочешь, будем говорить так? – подумал я.
– Нет, – ответила она по-французски. – Я хочу произносить по одной вещи за раз. Пол, я действительно хочу отправиться к Абба-динго. Мне нужно туда отправиться. Это величайшая нужда в моей жизни. Но в то же время я не хочу идти. Там что-то не так. Я бы предпочла быть с тобой на неправильных условиях, чем быть без тебя. Что-то может случиться.
– Ты обзавелась этим «страхом», о котором говорил Махт? – раздраженно спросил я.
– Нет, Пол, вовсе нет. Это чувство ничуть не возбуждает. Оно напоминает поломку в машине…
– Слушай! – перебил я.
Откуда-то издалека, из облаков, донесся звук, напоминавший вой животного. В нем были слова. Наверное, это был Махт. Мне показалось, что я услышал «будьте осторожны». Я попробовал мысленно найти его, но расстояние принялось петлять, и у меня закружилась голова.
– Идем, дорогая, – сказал я.
– Да, Пол, – ответила она, и в ее голосе слышалась непостижимая смесь счастья, смирения и отчаяния…
Прежде чем тронуться в путь, я внимательно посмотрел на нее. Она была моей девушкой. Небо пожелтело, но огни еще не зажглись. В ярко-желтом свете ее каштановые кудри казались золотистыми, карие радужки глаз – почти черными, а юное, обреченное лицо – более выразительным, чем любое человеческое лицо, что я когда-либо видел.
– Ты моя, – сказал я.
– Да, Пол, – ответила она и ослепительно улыбнулась. – Это сказал ты! Что вдвойне приятно.
Птица на перилах внимательно посмотрела на нас и улетела. Быть может, она не одобряла человеческую ерунду и потому ринулась вниз, в темноту. Я видел, как далеко под нами она раскинула крылья и медленно поплыла в воздухе.
– Возможно, мы не так свободны, как птицы, милая, – сказал я Вирджинии, – но мы свободней, чем были люди в последнюю сотню веков.
В ответ она сжала мне руку и улыбнулась.
– А теперь – за Махтом, – произнес я. – Обхвати меня руками и держись крепко. Я попробую стукнуть по тому столбу. Если не получим обеда, то, быть может, нас подвезут.
Я почувствовал, как она крепко обняла меня, и стукнул по столбу.
Какому столбу? Мгновение спустя столбы замелькали у нас перед глазами. Мостовая под ногами казалась неподвижной, но мы быстро перемещались. Даже на служебном подземном уровне я не видел такой быстрой дороги. Платье Вирджинии развевалось и хлопало, словно кто-то щелкал пальцами. В мгновение ока мы оказались в облаке и вновь из него выныр– нули.
Вокруг был новый мир. Снизу и сверху лежали облака. Кое-где сквозь них виднелось синее небо. Нас не качало. Древние инженеры разработали дорогу с умом. Мы ехали вверх, вверх, вверх, без всякого головокружения.
Еще одно облако.
Затем все случилось так быстро, что рассказ об этом займет больше времени.
Что-то темное ринулось на меня сверху. Ужасный удар обрушился на грудь. Лишь намного позже я осознал, что это была рука Махта, пытавшегося схватить меня, прежде чем мы свалимся за край. Потом мы оказались в очередном облаке. Не успел я сказать Вирджинии хотя бы слово, как на меня обрушился второй удар. Боль была невыносимой. Я никогда не испытывал ничего подобного. Почему-то Вирджиния перекатилась через меня. Она тянула меня за руки.
Я хотел сказать ей, чтобы перестала тянуть, потому что это причиняло боль, но не мог вдохнуть. Поэтому я не стал сопротивляться и попытался сделать то, чего она хотела. Я пополз к ней – и лишь тогда понял, что у меня под ногами ничего нет – ни моста, ни трапа, вообще ничего.
Я был на краю бульвара, сломанном краю верхней его части. Подо мной были только петли тросов, а далеко под ними – крошечная лента реки либо дороги.
Мы вслепую перепрыгнули огромный провал, и я врезался грудью в верхний край дороги.
