– Вы пересядете сюда, месье?
– Да, – ответил Махт.
– Мне обслужить вас здесь?
– Почему нет? – сказал Махт. – Если эти милые люди позволят.
– Очень хорошо, – произнес робот, вытер усы тыльной стороной ладони и скрылся в темных альковах бара.
Все это время Вирджиния не отрывала глаз от Махта.
– Вы верующий? – спросила она. – Вы по-прежнему верите, даже став французом, как и мы? Откуда вам знать, что вы – это вы? Почему я люблю Пола? Управляют ли лорды и их машины всем, чем мы являемся? Я хочу быть собой. Вы знаете, как быть мной?
– Не вами, мадемуазель, – ответил Махт. – Это слишком большая честь. Однако я учусь быть самим собой. Понимаете, – добавил он, повернувшись ко мне, – я пробыл французом уже две недели и знаю, какая часть меня является мной, а какая была добавлена в ходе нового процесса обретения нами языка и опасности.
Официант вернулся с небольшим стаканом на ножке, напоминавшим зловещий Землепорт в миниатюре. Жидкость в нем была молочно-белой.
Махт поднял стакан.
– Ваше здоровье!
Вирджиния смотрела на него с таким видом, будто вот-вот снова расплачется. Когда мы с Махтом отпили из своих стаканов, она высморкалась и спрятала носовой платок. Я впервые видел, чтобы человек выполнял акт сморкания, но это хорошо сочеталось с нашей новой культурой.
Махт улыбнулся нам обоим, словно готовился произнести речь. Выглянуло солнце, точно по расписанию. Оно создало вокруг Махта светящийся ореол, придав ему сходство с дьяволом или святым.
Однако первой заговорила Вирджиния.
– Вы были там?
Махт слегка поднял брови, нахмурился и очень тихо ответил:
– Да.
– Вы услышали слово? – вновь спросила она.
– Да. – Он выглядел мрачным и немного встревоженным.
– Что она вам сказала?
В ответ Махт лишь покачал головой, словно такие вещи не следовало обсуждать прилюдно.
Я хотел вмешаться, хотел выяснить, о чем идет речь.
Не обращая на меня внимания, Вирджиния продолжила:
– Но она что-то сказала?
– Да, – ответил Махт.
– Что-то важное?
– Мадемуазель, давайте не будем это обсуждать.
– Но мы должны! – воскликнула Вирджиния. – Это вопрос жизни и смерти. – Она так сильно стиснула руки, что побелели костяшки пальцев. Ее пиво стояло перед ней, нетронутое, и нагревалось на солнце.
– Хорошо, – произнес Махт, – вы можете спросить… Но не обещаю, что отвечу.
Я больше не мог сдерживаться.
– К чему все это?
Вирджиния презрительно посмотрела на меня, но даже ее презрение было презрением возлюбленной, а не холодной отстраненностью, как прежде.
– Пожалуйста, Пол, тебе этого не понять. Подожди немного. Что она сказала вам, месье Махт?
– Что я, Максимилиан Махт, буду жить или умру с девушкой с каштановыми волосами, которая уже помолвлена. – Он криво улыбнулся. – И я понятия не имею, что значит «помолвлена».
– Мы это выясним, – пообещала Вирджиния. – Когда она это сказала?
– Кто такая эта «она»? – крикнул я. – Бога ради, о чем вы говорите?
Махт посмотрел на меня и, понизив голос, ответил:
– Абба-динго. – Повернулся к Вирджинии и добавил: – На прошлой неделе.
Вирджиния побледнела.
– Значит, она работает, работает! Пол, милый, мне она ничего не сказала. Но сказала моей тете то, чего я никогда не забуду!
Я крепко и нежно взял ее за руку и попытался заглянуть ей в глаза, но она отвернулась.
– Что она сказала? – спросил я.
– Пол и Вирджиния.
– И что?
Я едва ее узнавал. Она крепко стиснула губы. Это была не злость, а нечто иное, более ужасное. Напряжение. Полагаю, мы не видели ничего подобного тысячи лет.
– Пол, осознай простой факт, если сможешь. Машина сообщила той женщине наши имена – но сделала это двенадцать лет назад.
Махт встал так резко, что его стул опрокинулся, и официант поспешил к нам.
– Это решает дело, – сказал Махт. – Мы возвращаемся.
– Возвращаемся куда? – спросил я.
– К Абба-динго.
– Но почему сейчас? – спросил я.
– Она будет работать? – одновременно со мной спросила Вирджиния.
– Она всегда работает, – ответил Махт, – если зайти с северной стороны.
– Как туда попасть? – спросила Вирджиния.
Махт печально нахмурился.
– Есть лишь один путь. Бульвар Альфа-Ральфа.
Вирджиния вскочила. Я тоже.
Вскочив, я вспомнил. Бульвар Альфа-Ральфа. Это была разрушенная улица, висевшая в небе, словно призрачный след пара. Когда-то парадная магистраль, по которой спускались завоеватели и поднималась дань, теперь она была уничтожена, затеряна в облаках, недоступна человечеству на протяжении сотен веков.
