– И они отключат госпожу Панк Ашаш, – закончил Мой-милый-Чарли, – и даже запись нашей дорогой мертвой госпожи исчезнет, и в мире больше не останется милосердия.
– Что такое «милосердие»? – спросила Элейн.
– Очевидно, ты никогда о нем не слышала, – ответила Кроули.
Старая карга-мышь Крошка-крошка подобралась поближе к Элейн, посмотрела на нее и прошептала сквозь желтые зубы:
– Не позволяй им запугать тебя, девочка. Смерть значит не так уж много, даже для вас, истинных людей, живущих четыре сотни лет, или для нас, животных, которых ждет бойня за углом. Смерть – это когда, а не что. Для всех нас она одинакова. Не надо бояться. Иди вперед – и, быть можешь, отыщешь милосердие и любовь. Они намного ярче смерти, если только удается их отыскать. А когда ты их найдешь, смерть перестанет казаться такой уж важной.
– Я по-прежнему не знаю, что такое милосердие, – сказала Элейн, – но я думала, что знаю, что такое любовь, и вряд ли мой любовник отыщется в старом, грязном коридоре, полном недолюдей.
– Я имела в виду другую любовь, – рассмеялась Крошка-крошка, отмахнувшись рукой-лапой от пытавшейся вмешаться Мейбл. Лицо старой мыши пылало эмоциями. Внезапно Элейн поняла, какой видели Крошку-крошку недомужчины-мыши, когда та была юной, стройной и серой. Энтузиазм вновь наполнил дряхлые черты молодостью. – Я имела в виду не любовь к любовнику, девочка. А любовь к самой себе. Любовь к жизни. Любовь ко всем живым существам. Даже ко мне. Твою любовь ко мне. Ты можешь себе такое представить?
Элейн шатало от усталости, но она попыталась ответить на вопрос. В тусклом свете она посмотрела на сморщенную старуху-мышь в грязных лохмотьях, с маленькими красными глазками. Мимолетное видение юной красавицы-мыши угасло; осталось только гадкое, бесполезное, старое существо с нечеловеческими запросами и бессмысленными призывами. Люди никогда не любили недолюдей. Их использовали как стулья или дверные ручки. С каких это пор дверная ручка взывала к Хартии древних прав?
– Нет, – ровным, спокойным голосом ответила Элейн. – Я не могу представить, что когда-нибудь полюблю тебя.
– Я так и знала, – триумфально произнесла Кроули со своей скамьи.
Мой-милый-Чарли тряхнул головой, словно желал прояснить зрение.
– Ты хотя бы знаешь, кто правит Фомальгаутом III?
– Инструментарий, – ответила Элейн. – Но, может, хватит разговоров? Отпустите меня или убейте. Во всем этом нет никакого смысла. Я попала сюда уже уставшей, а теперь устала в миллион раз сильнее.
– Проводите ее, – сказала Мейбл.
– Хорошо, – согласился Мой-милый-Чарли. – Охотник здесь?
Ему ответила девочка С’джоан, стоявшая позади собравшихся:
– Он вошел с другой стороны, когда она вошла спереди.
– Ты мне солгал, – сказала Элейн Моему-милому-Чарли. – Ты сказал, что есть только один путь.
– Я не лгал, – возразил он. – Есть только один путь для тебя, или для меня, или для друзей госпожи Панк Ашаш. Тот путь, которым ты пришла. Другой путь – это смерть.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что он ведет прямиком на бойни, принадлежащие людям, которых ты не знаешь, – ответил он. – Лордам Инструментария, живущим здесь, на Фомальгауте III. Это лорд Фемтиосекс, который справедлив и безжалостен. Лорд Лимаоно, который считает недолюдей потенциальной угрозой и опасной затеей. Госпожа Гороке, которая не умеет молиться, но размышляет о тайне жизни и которая проявляла доброту к недолюдям, при условии, что эта доброта не выходила за рамки закона. И госпожа Арабелла Андервуд, чье правосудие не в силах постичь ни один человек. – Мой-милый-Чарли, усмехнувшись, добавил: – Или недочеловек.
– Кто она? Откуда у нее это странное имя? В нем нет номера. Оно такое же нелепое, как ваши имена. Или мое, – сказала Элейн.
– Она из Старой Северной Австралии, мира струна, который на время прислал ее в Инструментарий, и она следует законам своей родины. Охотник может пройти по залам и бойням Инструментария – но сможешь ли ты? Смогу ли я?
– Нет, – ответила Элейн
– Тогда вперед, – сказал Мой-милый-Чарли, – к смерти или великим чудесам. Позволь показать тебе путь, Элейн?
Та молча кивнула.
