– Я готовая девочка, а потому предпочитаю шоколадный торт с ванильным мороженым, – ответила С’джоан.
– Значит, ты их получишь, – сказал Охотник. – Проходите, вы обе, и садитесь.
Она поднялись по лестнице. Их ждал роскошно накрытый стол, вокруг которого стояли три кушетки. Элейн поискала взглядом третьего человека, который должен был к ним присоединиться. Лишь усевшись, она поняла, что Охотник собирался пригласить за стол девочку-собаку.
Он заметил ее удивление, но никак его не прокомментировал.
Вместо этого он обратился к С’джоан:
– Ты ведь знаешь меня, девочка, да?
С’джоан улыбнулась и расслабилась – впервые с того момента, как Элейн ее увидела. Когда напряжение ушло, стало ясно, что она потрясающе красива. Опасливость, бесшумность, скрытая тревожность – все это были собачьи качества. Теперь ребенок казался полностью человеческим – и не по годам взрослым. На белом лице выделялись темно-темно-карие глаза.
– Я много раз видела тебя, Охотник. И ты говорил мне, что случится, если я окажусь той самой С’джоан. Рассказывал, как я буду нести слово и встречу множество испытаний. Как я могу погибнуть, а могу и выжить, но люди и недолюди тысячелетиями будут помнить мое имя. Ты рассказал мне почти все, что я знаю, – кроме тех вещей, о которых я не могу с тобой говорить. Ты тоже про них знаешь, но ведь ты будешь молчать, правда? – умоляюще спросила девочка.
– Я знаю, что ты была на Земле, – ответил Охотник.
– Не говори этого! Пожалуйста, не говори! – взмолилась девочка.
– На Земле! На самой Родине человечества? – воскликнула Элейн. – Звезды и космос, как ты туда попала?
– Не дави на нее, Элейн, – вмешался Охотник. – Это большой секрет, и она хочет его сохранить. Сегодня ты узнаешь больше, чем когда-либо узнавала смертная женщина.
– Что значит «смертная»? – спросила Элейн, не любившая древние слова.
– Лишь то, что твоя жизнь конечна.
– Это глупо, – возмутилась Элейн. – Всему приходит конец. Посмотри на этих несчастных, грязных людей, которые четыреста лет прожили вне закона. – Она огляделась. Роскошные черно-красные занавеси тянулись от потолка до пола. С одной стороны комнаты стоял предмет мебели, какого Элейн никогда раньше не видела. Он напоминал стол, но с двумя широкими плоскими дверцами спереди, от края до края, и был затейливо украшен неизвестной древесиной и металлами. Однако у Элейн имелись более важные темы для разговора, нежели мебель.
Она посмотрела прямо на Охотника (органических заболеваний не выявлено; старое ранение в левое предплечье; избыточное пребывание на солнце; может нуждаться в коррекции близорукости) и спросила:
– Меня ты тоже поймал?
– Поймал?
– Ты Охотник. Ты охотишься на всяких тварей. Чтобы их убить, я полагаю. Тот недочеловек, козел, который называет себя Мой-милый-Чарли…
– Он никогда так не делает! – воскликнула девочка-собака, С’джоан.
– Не делает чего? – спросила Элейн, сердясь, что ее перебили.
– Он никогда себя так не называет. Так его зовут другие люди, то есть недолюди. Его имя Балтазар, но им никто не пользуется.
– Какое это имеет значение, девочка? – сказала Элейн. – Я говорю о моей жизни. Твой друг заявил, что лишит меня жизни, если чего-то не случится.
С’джоан и Охотник промолчали.
Элейн заметила истерические нотки в собственном голосе.
– Ты это слышал! – Она повернулась к Охотнику. – Ты видел на мониторе.
– Нам троим многое предстоит сделать до исхода этой ночи, – произнес он безмятежным, уверенным голосом. – Но мы этого не сделаем, если ты будешь бояться или тревожиться. Я знаю недолюдей – но я также знаю лордов Инструментария, всех четверых. Лордов Лимаоно и Фемтиосекса, госпожу Гороке. И севстралийку. Они тебя защитят. Мой-милый-Чарли хочет лишить тебя жизни, потому что волнуется, опасается, что туннель Энглока, в котором ты только что побывала, обнаружат. Я могу защитить и его, и тебя. Просто доверься мне на время. Ведь это не слишком сложно?
– Но, – запротестовала Элейн, – человек… или козел… или кто он там, Мой-милый-Чарли, он сказал, что все произойдет сразу, как только я встречу тебя.
– Как что-то может произойти, если ты все время болтаешь? – спросила маленькая С’джоан.
