– Я бы хотел купить ей ресторан, тот, которым управляет человек-медведь, и превратить его в место встречи, открытое и для людей, и для недолюдей. Она сможет придать ему романтическую, занимательную нотку, и он будет иметь успех.
– Чудесная идея. Отличный проект для твоего фонда, – улыбнулся О’телекели. – Так мы и поступим.
– А Хозяин кошек? – спросил Род. – Я могу что-то сделать для него?
– Нет, не тревожься о К’уильяме, – ответил О’телекели. – Он под защитой Инструментария и знает знак Рыбы. – Огромный недочеловек умолк, чтобы дать Роду возможность поинтересоваться этим знаком, но Род не обратил на паузу внимания. Птичий гигант продолжил: – К’уильям уже получил свою награду – добрую перемену, которую произвел в твоей жизни. А теперь, если ты готов, мы усыпим тебя, мой сын О’йкасус вернет тебе привычное тело, и ты очнешься на орбите вокруг своей родной планеты.
– А К’мелл? Вы можете разбудить ее, чтобы я попрощался после той тысячи лет?
Хозяин подземного мира мягко взял Рода под руку и повел через огромный зал, ответив на ходу:
– А ты на ее месте захотел бы еще одно прощание, после тысячи лет, которые, по ее воспоминаниям, она провела вместе с тобой? Оставь ее. Так будет милосердней. Ты человек. Ты можешь позволить себе роскошь быть милосердным. Это одно из лучших качеств, которыми обладаете вы, люди.
Род остановился.
– В таком случае, может, у вас найдется записывающее устройство? Она познакомила меня с Землей, спев чудесную песню про птиц, что кричат в вышине, и я хотел бы оставить ей одну из наших севстралийских песен.
– Спой, что хочешь, – ответил О’телекели, – и хор моих помощников будет помнить эту песню до конца жизни. Другим это тоже понравится.
Род посмотрел на недолюдей, которые следовали за ними. На мгновение он смутился при мысли о том, что придется петь перед такой толпой, но потом увидел их теплые, восхищенные улыбки и успокоился.
– В таком случае запомните это и обязательно спойте К’мелл за меня, когда она проснется.
И, чуть возвысив голос, он спел:
Беги туда, где баран танцует, гарцует!
Слушай овцу, что млеет и блеет.
Спеши к ягнятам, что резвятся и мчатся.
Следи, как струн растет и течет.
Смотри, как люди сгребают и собирают
Богатство в мире своем!
Гляди на холмы, что стонут и тонут.
Сядь там, где воздух сушит и душит.
Спеши к облакам, что ходят и бродят,
Встань там, где богатство сверкает, не тает.
И крикни так громко, чтоб пела, звенела
Севстралийская гордость и мощь.
Хор пропел все это со звучностью и насыщенностью, каких Род никогда прежде не слышал в этой песне.
– А теперь, – сказал О’телекели, – да пребудет с тобой благословение Первого Запретного. – Гигант склонил голову и поцеловал Рода Макбана в лоб.
Тот счел это странным и заговорил было, но на него смотрели глаза.
Глаза – словно два огня.
Огонь – словно дружба, тепло, приветствие и прощание.
Глаза – которые слились в один огонь.
Он очнулся только на орбите Старой Северной Австралии.
Спуск прошел легко. Корабль был оснащен визиром. Пилот-змея почти ничего не говорил. Он высадил Рода на Пастбище рока, в нескольких сотнях метров от его собственной двери. И выгрузил два тяжелых ящика. Севстралийский патрульный корабль завис над ними, и воздух гудел от опасности, пока севстралийская полиция не приземлилась и не убедилась, что Род прилетел один. Земной корабль с шелестом исчез.
– Я вам помогу, господин, – сказал один из полицейских.
Он обхватил Рода одной механической лапой своего орнитоптера, другой стиснул оба ящика и мощным ударом огромных крыльев поднял машину в воздух. Затем, вскинув крылья, орнитоптер заплыл во двор, ловко высвободил Рода и его багаж и тихо улетел.
Дом был пуст. Род знал, что вскоре явится тетушка Дорис. И Лавиния. Лавиния! Здесь, на этой милой, бедной, сухой земле, он понял, как хорошо Лавиния ему подходит. Теперь он мог говрить, мог слыжать!
Это было странно. Вчера – а вчера ли (по крайней мере, ему так казалось)? – он чувствовал себя очень юным. Но сегодня, после визита к Хозяину кошек, он каким-то образом повзрослел, словно выявил все свои личные нутряные проблемы и оставил их на Старой Земле. В глубине души он знал, что К’мелл принадлежала ему лишь на девять десятых – и что эта одна десятая, самая ценная, прекрасная и тайная десятая ее жизни навеки была отдана какому-то другому человеку или недочеловеку, которого он никогда не узнает. Он чувствовал, что К’мелл никогда больше никому не подарит свое сердце. И все же испытывал к ней особую нежность, которая никогда не повторится. Их связывал не брак, а чистая романтика.
