Глаза женщины расширились.
– Вы испортили такую чудесную историю, господин и стоп-капитан.
– Не зовите меня господином, мадам. Это севстралийский титул. Я – простой сэр.
Оба посмотрели на маленький воображаемый водопад на стене.
Прежде чем вернуться к работе, стоп-капитан добавил:
– По мне, это был один из тех крошечных человечков со Сплошной планеты. Только такой дурак способен купить вдовьи права миллиона женщин. Мы с вами взрослые люди, мадам. Скажите мне, зачем малюсенькому мужчине со Сплошной планеты хотя бы одна земная женщина, не говоря уже про миллион?
Пассажирка хихикнула и покраснела, а стоп-капитан победоносно ушел, оставив за собой последнее мужское слово.
О’ламелани, два года спустя, на Земле
– Отец, подари мне надежду.
О’телекели был мягок.
– Я могу дать тебе почти все, что есть в этом мире, но ты говоришь про мир знака Рыбы, который не подчиняется никому из нас. Лучше возвращайся к повседневной жизни нашего подземелья и не трать время на благочестивые обряды, если они делают тебя несчастной.
Она посмотрела на него.
– Причина не в этом. Совсем не в этом. Просто я знаю, что робот, крыса и копт сошлись на том, что Обещанный придет на Землю. – В ее голосе зазвучала нотка отчаяния. – Отец, мог ли это быть Род Макбан?
– Что ты имеешь в виду?
– Мог ли он быть Обещанным, а я об этом не знала? Мог ли он прийти и уйти лишь для того, чтобы испытать мою веру?
Птичий великан смеялся редко – и никогда прежде не смеялся над своей дочерью. Но это было слишком абсурдным. Он рассмеялся, в своей мудрости понимая, что его смех, пусть и жестокий сейчас, может впоследствии оказать на нее благотворное воздействие.
– Род? Обещанный глашатай истины? О нет. Ха-ха-ха. Род Макбан – один из лучших людей, что я когда-либо встречал. Хороший молодой человек, почти как птица. Но он не посланец вечности.
Его дочь поклонилась и отвернулась.
Она уже сочинила трагедию про себя, совершившую ошибку, встретившую «принца слова», которого ждали миры, – и не узнавшую его, потому что ее вера была слишком слаба. Напряжение ожидания чего-то, что могло произойти сейчас – или миллион лет спустя, было невыносимым. Проще смириться с ошибкой и угрызениями совести, чем терпеть бесконечную пытку неопределенной надеждой.
У нее был маленький уголок в стене, где она проводила часы ожидания. Она достала маленький струнный инструмент, который сделал для нее отец. Он издавал древние, плачущие звуки, и она спела под него свою песню, песню О’ламелани, которая пыталась перестать ждать Рода Макбана.
О’ламелани выглянула в комнату.
Маленькая девочка в одних трусиках пристально смотрела на нее. О’ламелани тоже посмотрела на девочку. На лице ребенка не было никакого выражения, она просто глядела. О’ламелани подумала, уж не одна ли это из детей-черепах, которых ее отец спас несколько лет назад.
Она отвела глаза от ребенка и все равно спела свою песню:
Снова, долгие годы спустя,
Я плакала по тебе.
Снова горькие слезы, грустя,
Я пролила по тебе.
И пламенем теплым дышал очаг,
Моля: приходи.
Но время иное – и чуждый стяг
Теперь впереди.
И все же прошлое не спешит
Сгинуть во тьме.
И будущее вперед летит
На крыльях ко мне.
Быть может… нет. Но годы спустя
Я плачу лишь по тебе.
Когда она закончила, девочка-черепаха по-прежнему смотрела на нее. Почти сердито О’ламелани спрятала свою скрипочку.
Мысли девочки-черепахи, в те же мгновения
Я многое знаю, пусть и не хочу об этом говорить, и знаю, что самый чудесный, самый настоящий человек на всех планетах побывал прямо здесь, в этой большой комнате, и говорил с этими людьми, потому что это о нем поет та долговязая глупая девица, ведь он ей не принадлежит, но с чего бы ему принадлежать ей, это я получу его, потому что я – дитя-черепаха и буду ждать здесь, когда все эти люди умрут и отправятся в чаны с растворителем, и однажды он вернется на Землю, а я уже вырасту, я буду женщиной-черепахой, прекрасней любой человеческой женщины, и он женится на мне и заберет меня на свою планету, и я буду всегда счастлива с ним, потому что не буду постоянно спорить, так, как спорят люди-птицы, и люди-кошки, и люди-собаки, и потому, когда Род Макбан станет моим мужем, и я достану из стены обед для него, если он попытается спорить со мной, я просто буду застенчивой и милой и буду молчать, все время молчать, сотню лет, и две сотни, и никто не сможет сердиться на прекрасную женщину-черепаху, которая никогда не спорит…
