— Еще позже не могли предупредить? — усмехнулся Илларион.
— Скажите «спасибо», что вообще предупредил. Козел, — добавил Коротков после того, как прекратил разговор…
Забродов приехал вовремя и в деловом костюме, так что его можно было принять за пожилого инвестора. Коротков, ожидавший в коридоре, кивнул ему как старому знакомому.
— Конечно, я бы еще повременил и не торопился, — с ходу начал Забродов.
— Спасибо, но мне не хочется сыграть в ящик. У меня большие планы, и впереди меня ждет блестящая политическая карьера. Я не могу все разрушить. Вам не понять, сколько на это было потрачено сил…
— И инвестиций Орбели, — добавил Илларион.
Коротков посмотрел на него как на сумасшедшего. Он пожалел о том, что в его распоряжении не было никаких рычагов влияния на Забродова, так бы сразу его утихомирил и показал, где раки зимуют.
— Обойдемся без этих подробностей, — процедил сквозь сжатые зубы Коротков.
— Волков бояться — в лес не ходить, — засмеялся Илларион.
Коротков хотел ему возразить, что это не тема для шуток, но тут из приемной вышла секретарша и пригласила их пройти к генпрокурору.
Коротков был с генпрокурором на короткой ноге. Когда-то вместе служили в армии, потом параллельно шли по научной стезе, заказывая у одних и тех же людей научные работы, а впоследствии оба пошли во власть и поддерживали друг друга, если возникала необходимость.
Генпрокурор настороженно посмотрел на Забродова и перевел вопросительный взгляд на Короткова, мол, кого ты ко мне привел.
— Свои люди. Как это я упустил и вас не познакомил, — всплеснул руками Коротков, изображая на своем лице деланное смущение.
— Илларион, — коротко представился Забродов.
— Павел Борисович, — деловито сказал генпрокурор, кивнув: — Присаживайтесь.
Коротков поставил большую коробку из-под принтера прямо на стол к генпрокурору.
— Как только эти документы попали ко мне на стол, я понял, что Орбели использовал их для шантажа чиновников.
Затем Коротков, откашлявшись, добавил:
— Орбели один из крупных спонсоров моей предвыборной кампании. Однако, это не освобождает его от ответственности. Моя задача добиться правосудия.
— Я встречался с Ашотом, правой рукой Орбели. Хотел доказать их связь, — пояснил Илларион, наткнувшись на непонимающий взгляд обескураженного генпрокурора, для которого, судя по всему, эти документы произвели эффект разорвавшейся бомбы.
— После того, как я обнаружил досье Терещенко, я сразу обратился к Иллариону.
— Вы не обращались в милицию? — спросил генпрокурор.
Коротков помотал головой.
— Вначале мы считали, что это дело местного масштаба, но после внимательного изучения архива и серии убийств в Москве, мы поняли, что это не так. К тому же тут есть досье и на крупных милицейских чинов. Большая вероятность, что могла произойти утечка.
Генпрокурор, рассеянно пробегая взглядом по материалам, заметил:
— Теперь это должно расследовать ФСБ. Пусть эти бумаги останутся у меня. Я передам их по назначению. Если обнаружатся какие-то неясности или вас захотят допросить, я дам знать…
В коридоре Коротков вздохнул.
— Отлично. Теперь архив с компроматом на Орбели в надежных руках.
— Еще бы! Я предполагал, что вы хотели убрать Орбели и заработать себе очки!
— Это дело никуда от меня не убежит. Я подкину его ФСБ, и у меня там появятся друзья.
— Орбели разнесет всю Москву, пока ФСБ начнет действовать. Вас больше волнует, как представить дело в прессе и использовать его в своей предвыборной кампании. И что делать с Борынцом? Его досье в этом архиве.
— Вообще-то я забрал его папку.
— И вы отдали досье Борынцу?
— Нет. Зачем? Но я нашел способ ему помочь.
— Все ясно. К сожалению, у меня нет времени.
«Ну и вали, — подумал Коротков, пожав плечами. — Думаешь, что я буду с тобой возиться? Свое дело ты уже сделал, и больше мне не нужен. А вот Борынец мне еще пригодится. Всегда не помешает иметь своего человека в ФСБ. Знать ситуацию, так сказать, изнутри, а не с фасада».
Коротков, подождав, пока Забродов скроется из виду, неторопливо спустился по лестнице на первый этаж, на ходу поправляя пальто. Он был доволен визитом к генпрокурору и мысленно похвалил себя, что так удачно выкрутился из щекотливого положения. Все-таки его могли обвинить в пособничестве Орбели, а теперь, сдав компромат, он умыл руки и с чистой совестью может вещать по телевидению о борьбе с коррупцией, ведь именно он положил начало этой борьбе.
