Он жалел, что подобного не случилось.
Дым валом валил из трубы парохода, смешиваясь с туманной пеленой над рекой. Холодные волны бились о борт судна. Вдали, над крышами береговых построек, виднелись очертания работного дома, в котором он тогда оказался.
Работные дома создавались для сирот и безнадежных бедняков, которые могли за свой труд получить ночлег и пищу. Однако политики беспокоились, что заведения окажутся слишком удобными для своих обитателей и будут поощрять их лень, поэтому условия намеренно сделали ужасными, пригодными лишь для самых отчаявшихся. При поступлении в работный дом семьи разделяли, матери и дочери отправлялись в одну часть, отцы и сыновья – в другую, так что родным редко удавалось видеться. Маленькие и тесные спальни проветривались через отверстия в стене. Кормили здесь кашей и черствым хлебом. От восхода до заката обитатели занимались утомительной и однообразной работой – например, расплетали канаты на волокна, затем паклю пропитывали смолой и конопатили ею щели в трюмах кораблей.
Он выдержал в работном доме две недели, а потом сбежал. Он работал трубочистом, залезая в дымоходы с сумкой и щеткой, между тем как его наниматель разводил в печи огонь, чтобы работник шевелился быстрее. Когда кашель сделался постоянным, он понял, что дым и копоть скоро сведут его в могилу. Послушавшись совета такого же трубочиста, он разбил камнем окно в таверне и дождался, когда констебль поймает его. За разбитое окно полагался месяц тюрьмы; в камере он, по крайней мере, не рисковал замерзнуть зимой до смерти, а каша и хлеб оказались даже чуть лучше, чем в работном доме. Через неделю после освобождения он снова разбил окно, чтобы получить еще на месяц бесплатное жилье и пищу, какими бы суровыми ни были там условия. В третий раз судья узнал его и отказался сажать в тюрьму, но это даже обернулось к лучшему: позже он узнал, что злостных нарушителей в конце концов отправляли в Ньюгейтскую тюрьму, а туда угодить он хотел меньше всего.
Услышав гулкий удар, он встряхнулся от воспоминаний. Пароход причаливал к пристани моста Блэкфрайрз. До Вестминстерского моста и расположенного рядом с ним Букингемского дворца оставалось еще три причала. Холодный ветер усилился. В воздухе, кружась, пролетела снежинка.
Сойдя на пристань, он увидел оборванного мальчишку, который рисовал на булыжной мостовой мелом деревья, надеясь таким способом выпросить подаяние. Впервые за долгие годы он не стал скрывать ирландский акцент, от которого прежде так одержимо стремился избавиться.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Эдди.
– Вероятно, Эдвард? Если хочешь, чтобы люди тебя уважали, всегда представляйся полным именем.
– Здесь надо мной только посмеются.
– А вот и нет, если ты поднимешься в жизни выше этого причала.
– Как же мне подняться?
– Видишь ту лавку? Я хочу, чтобы ты купил мне кое-какую одежду.
– Эта лавка вам не годится, даже если вы на самом деле ирландец.
– Мне предстоит грязная работа.
– Джентльмен собирается заняться грязной работой?
Он не ответил на этот вопрос.
– Простые плисовые брюки и теплое пальто подойдут лучше всего, Эдвард. А еще перчатки и кепи.
– А почему вы сами не хотите купить себе вещи?
– Одежда у тебя совсем порвалась. – Он показал пальцем на прореху. – Можешь купить пальто и брюки и для себя.
– Ага, а корова может взобраться на небеса[18].
– Отдай приказчику вот эту записку. Я буду ждать тебя в переулке. Пяти золотых соверенов должно хватить на вещи для нас обоих.
– Пять соверенов! – Мальчишка не надеялся насобирать и один соверен за три недели.
– Сколько бы монет ни дал тебе приказчик на сдачу, они все твои, Эдвард. И ты получишь еще три соверена, когда принесешь мне одежду. В записке я объяснил, что ты не украл деньги, а выполняешь мое поручение. Приказчик может косо смотреть на тебя, но не посмеет тронуть. Думаю, тебе имеет смысл купить и новые ботинки, а то из твоих выглядывают пальцы.
Не веря своему счастью, мальчишка помчался в лавку, а он остался на берегу.
Именно так он и собрал новую «Молодую Англию». В самом большом городе мира на каждом углу можно было увидеть гнойные язвы отчаяния. Он разыскивал тех, кто потерял всякую надежду, и давал им шанс вырваться из нищеты. Пять золотых соверенов – и регулярные выплаты в дальнейшем – обеспечивали преданность соратников. К тому же он сам когда-то испытал не меньше страданий, чем они, и знал, как разговаривать с такими людьми.
