Вопреки утверждениям тех ученых, которые полагают, что в Средние века «понятие „личности“ никогда не было вербализовано»[335], я не нахожу иного эквивалента для перевода термина «persone», помимо «личности». Основанием для такой интерпретации служит анализ контекста, в котором это понятие употреблено. Не нужно лишь упускать из виду, что перед нами – средневековая личность, и интересующий нас контекст проповеди конкретизирует это понятие. Разумеется, средневековая личность не обладает той степенью автономности и суверенности, которые сделаются ее основными характеристиками столетия спустя. Это персона, сотворенная Богом и долженствующая к Нему возвратиться. Дальнейшее истолкование Бертольдом притчи о «талантах» немедленно проливает свет на его концепцию «персоны», ибо, по моему убеждению, другие дары Господа представляют собой, с точки зрения проповедника, не что иное, как развертывание содержания этого ключевого понятия.
Второй «фунт», второй «талант» – «это твое призвание (amt, должность, служба), к которому тебя предназначил Бог. Каждому человеку Он даровал службу», ибо никто не должен оставаться праздным. Общество состоит из лиц, каждое из коих выполняет отведенную ему социальную функцию. В своеобразной форме Бертольд развивает учение о функциональном разделении труда и обязанностей, не подчиняя, однако, картины многоразличных «должностей» или «призваний» жесткой тройственной схеме, которую выдвинули в начале XI века французские епископы Адальберон Ланский и Герар Камбрейский, схеме трех «ordines»: «те, кто молятся» (oratores), «те, кто сражаются» (bellatores), и «те, кто трудятся» или «пашут землю» (laboratores, aratores)[336].
Трехфункциональная схема оставляла без внимания действительную сложность социального строя, вычленяя лишь принципиальные основы феодального общества (духовенство с монашеством, рыцарство и крестьянство). Главное же, на что необходимо обратить внимание, заключается в следующем: эта схема, преимуществом коей были логическая стройность и простота (как и соответствие ее сакральному числу 3), предполагала обезличенные и массовидные «ordines» («сословия», «разряды»). Напротив, Бертольд имеет в виду индивидов, исполняющих те или иные службы. Исходный пункт его рассуждений – именно индивид, persona, a не сословие, класс, социальный или правовой разряд. Таков неизменный принцип проповедей Бертольда. Мы уже знаем, что, выступая перед толпами верующих, проповедник тем не менее постоянно обращается к отдельным лицам, стараясь завязать с ними прямой диалог; его адресат – индивид, о душе которого он печется. Характер обращений Бертольда к аудитории выражается, в частности, в том, что он включает в беседу личный момент.
«И у меня есть должность, – продолжает проповедник, – проповедь – мое служение». Должности распределены мудро, не так, как нам хотелось бы, но по воле Господа. Многие желали бы сделаться судьями, между тем как вынуждены быть сапожниками. Кто-то предпочел бы быть рыцарем, а принужден оставаться крестьянином[337]. «Кто же будет пахать для нас землю, коль все вы сделались бы господами?» Или: «Кто станет тачать сапоги, если бы ты стал тем, кем захотел? Ты должен быть тем, кем желает видеть тебя Бог». Один сотворен быть папой, другой – императором или королем, или епископом, или рыцарем, или графом и т. д. «И если ты имеешь низкую должность (niderez amt), ты не должен сетовать в сердце своем и ворчать устами твоими: „Ах, Господи, почему ты даровал мне такую тяжелую жизнь, а другим дал великую честь и богатство?“ Ты должен говорить: „Господи, хвала Тебе за все Твои милости, кои Ты явил мне и еще явишь“».
В другой проповеди читаем то же самое: «Ах, брат Бертольд, если б Господь дал мне немного!» – восклицает его собеседник. «Нет, нет, – возражает проповедник. – И знаешь почему? Ты хотел бы быть господином, а должен пахать землю; ты хотел бы быть графом, а ты – сапожник; то же самое говорю я и всем работникам. Если бы Бог всех сделал господами, то мир был бы неустроен и в стране не было бы спокойствия и порядка»
