Сначала я не слышал Корину. Если бы я не поспешил оставить Киплинга в обмен на эти небеса, тогда я должен был бы оставить их для нее. Впрочем, это и простительно. Я должен был тотчас же убедиться, насколько возможно, что нам не грозит никакая опасность. Вероятно, не грозит, или же автоматы возродили бы нас к существованию до установленного момента. Но автоматы могут судить только о том, для чего они предназначены и запрограммированы людьми за девять световых лет до этой загадки, людьми, которые, скорее всего, уже обратились в прах, точно так же, как Корина и Джоэл уж точно прах.
— Джоэл! Джоэл! — звала Корина внутри меня. — Ты уже здесь?
Я открыл свои внешние сканеры. Ее принципиальное тело, которое вмещало принципиальный мозг, было в движении, тщательно проверяя каждую его частичку после сорока трех лет смерти. В тысячный раз красота этого вместилища сознания захватила меня. Ее тускло сияющая форма была только отдаленно схожа с человеческой, так, как абстрактная скульптура может походить на человека на далекой-далекой Земле: те же несколько рук, например, или голова, аналогичная стрекозиной, которая вовсе и не голова в прямом смысле этого слова — она тут только выполняет определенную функцию. Но нечто в изящности и в грации движений напоминало Корину, которая теперь — прах.
Она еще не вошла в контакт ни с одним из вспомогательных специальных тел вокруг нее. Вместо этого она подсоединилась к одной из моих коммуникационных цепей.
— Привет! — передал я довольно неуверенно, поскольку, несмотря на исследования, эксперименты и возбуждение, все еще было трудно осознать, что мы действительно приближаемся к Сириусу, — Как ты себя чувствуешь?
— Прекрасно. Все в порядке?
— Насколько могу судить. Почему ты не пользуешься голосом?
— Пользовалась. Ответа не было. Я даже орала. Никакой реакции. Поэтому я и подключилась.
Радость моя померкла от замешательства.
— Прости. Я, ну, я думаю, что был несколько возбужден.
Она прервала связь, поскольку это не было идеально удобно и сказала:
— Что-то экстраординарное?
— Ты не поверишь, — ответил я через свой микрофон. — Посмотри.
Я привел в действие экраны, показывающие вид снаружи.
— О-о-о-о! О Господи! — выдохнула она. Да, выдохнула. Наши искусственные голоса копировали те, которые когда-то были в наших голосовых аппаратах. Голос Корины был хрипловатым и музыкальным, слушать, как она пела на вечеринках, было сплошным удовольствием. Друзья частенько уговаривали ее, чтобы она принимала участие в любительских спектаклях, но она всегда говорила, что у нее нет ни времени, ни таланта.
Возможно, она была права, хотя, знает Бог, она обладала способностями ко множеству других вещей: к астрономической инженерии, рисованию, приготовлению пищи, шитью нарядной одежды, проведению праздников, к игре в теннис и покер, походам по холмам, к обязанностям жены и матери в ее первой жизни. (Ну, мы оба здорово изменились с тех пор.) С другой стороны, эти ее выражения, когда она увидела звезду перед собой, сказали все, что я не сумел выразить.
С самого начала, когда первые ракеты с ревом выходили на орбиту, некоторые называли астронавтов кучкой заурядных людей, если не хуже, и несомненно, в определенном отношении, это было правдой. Но я полагаю, что это в основном из-за того, что нам просто не хватает слов в присутствии Вечности.
— Хотел бы я, — сказал я и подпитал свои собственные вспомогательные элементы контрольно-модульных поддерживающих устройств, чтобы неуклюже прикоснуться к ней, — хотел бы я, чтобы ты чувствовала так же, как и я, Корина. Подключись ко мне снова на всю психонейронную мощность, когда я закончу проверку, и я попробую слегка передать тебе эти ощущения.
— Спасибо, друг мой, — она говорила с нежностью, — Я понимаю, что ты так и сделаешь. Но не стоит беспокоиться о том, что я что-то теряю из-за того, что не подключена к кораблю. У меня масса таких впечатлений, каких нет у тебя, и мне хотелось бы тоже разделить их с тобой. Она хихикнула, — Да здравствуют различия!
Тем не менее я слышал дрожь в ее голосе и, зная ее, не удивился, когда она нетерпеливо спросила:
