— Обещаю.
— И обещай также вернуть к жизни Королеву, чтобы она помогала нам.
— Я верну ее к жизни. Но вам придется заключать с ней отдельный договор. Она не подчиняется законам людей.
— Ты обещаешь дать ей новую жизнь вне зависимости от того, поможет она нам или нет?
— Да.
— Ты обещаешь повиноваться нашему закону, когда находишься в лесу? И ты согласен, что на землю прерий, необходимую нам, тоже будут распространяться наши законы?
— Да.
— И вы вступите в войну со всеми остальными людьми на всех звездах, чтобы защитить нас и открыть нам путь в космос?
— Уже.
Человек расслабился, отступил, снова уселся на землю. Провел по ней пальцем черту.
— Чего ты хочешь от нас? — спросил он. — Мы будем подчиняться вашим законам в городе и на ваших землях в степи.
— Да.
— Вы не хотите, чтобы мы шли на войну.
— Да.
— И это все?
— Еще одно.
— То, что ты просишь, совершенно невозможно, — сказал Человек. — Поэтому вреда не будет, если попросишь и еще.
— Третья жизнь, — начал Эндер. — Когда она начинается? Когда вы убиваете свинкса и он потом превращается в дерево, не так ли?
— Первая жизнь проходит внутри материнского дерева, где мы никогда не видим света, слепо едим мясо наших матерей и пьем соки дерева. Вторая жизнь начинается, когда мы выходим под сень леса и живем в сумерках — бегаем, карабкаемся, ходим, а еще смотрим, поем, разговариваем и делаем вещи своими руками. А в третьей жизни мы тянемся к солнцу и пьем его, мы поднимаемся наконец к полному свету, движемся только под ветром, только думаем и иногда, когда братья барабанят по стволу, говорим с ними. Да, это и есть третья жизнь.
— У людей нет третьей жизни.
Человек ошарашенно посмотрел на него.
— Когда мы умираем, даже если вы сажаете нас, ничего не вырастает. Не получается дерева. Мы не пьем солнце. Когда мы умираем, мы мертвы.
Человек перевел взгляд на Кванду.
— Но вторая книга, которую ты дала нам, все время говорит о жизни после смерти и новом рождении.
— Но мы живем не как деревья, — ответил Эндер. — Ты не можешь прикоснуться к нам или поговорить с нами.
— Я не верю тебе, — сказал Человек. — Если это правда, зачем Пипо и Либо заставили нас посадить их?
Новинья опустилась на колени рядом с Эндером, касаясь его, нет, прижимаясь к нему.
— Как они заставили вас? — спросил Эндер.
— Они принесли великий дар и добились высокой чести. Человек и свинкс, вместе. Пипо и Мандачува, Либо и Листоед. Мандачува и Листоед думали, что завоевали третью жизнь, но Пипо и Либо не согласились. Они настояли на том, чтобы получить дар самим. Зачем они делали это, если у людей нет третьей жизни?
Тут зазвучал дрожащий голос Новиньи:
— Что они должны были сделать, чтобы дать третью жизнь Мандачуве и Листоеду?
— Посадить их, конечно, — удивился Человек. — Ну, так же, как сегодня.
— А что сегодня? — потребовал Эндер.
— Ты и я, — расплылся в улыбке Человек. — Человек и Голос Тех, Кого Нет. Если мы заключим договор, если жены и люди придут к соглашению, это будет славный день, великий день. А потому ты дашь мне третью жизнь. Или я дам ее тебе.
— Собственной рукой?
— Конечно же. Если ты не пожелаешь воздать мне честь, я должен буду воздать тебе.
Эндер вспомнил картину, которую видел впервые всего две недели назад: Пипо, вскрытый и выпотрошенный, распластан на склоне холма.
— Человек, — начал Эндер, — худшее преступление, которое только может совершить один из людей, — убийство. И самый худший способ совершить его — это взять живое существо и резать его, пока оно не умрет от боли и потери крови.
И снова Человек застыл неподвижно, пытаясь вникнуть в смысл сказанного.
— Голос, — наконец заговорил он. — Мой разум видит только два пути. Если люди не знают третьей жизни, значит, посадить их — это убить, навсегда. Мы думали, Пипо и Либо оставляли себе лучшую долю и обделили Листоеда и Мандачуву, лишив благодарности за их деяния. Мы думали, вы, люди, пришли из-за ограды на склон и вырвали их из земли прежде, чем они успели пустить корни. Мы думали, это вы совершили убийство, когда унесли Пипо и Либо. Но теперь я понимаю, что все было по-другому. Пипо и Либо не могли даровать Мандачуве и Листоеду третью жизнь, потому что это для них выглядело как убийство. А потому им легче было согласиться на собственную смерть, чем убить одного из нас.
