— Кого вы здесь нашли? Я думал, что, как вы сказали, вы не можете общаться ни с кем, кроме меня.
<Часть нашего сознания, отвечающая за наши мысли, то, что вы называете филотическим импульсом, движущей силой ансибла, она очень холодна, и ее трудно найти в сознании людей. Но этот разум, который мы здесь нашли, один из многих, порождает филотические импульсы более сильные, более ясные и различимые, он лучше слышит нас, он видит нашу память, а мы — его память, нам легко понять его, поэтому прости нас, дорогой друг, прости нас, если мы предпочтем тяжкому труду общения с твоим мозгом общение с ним, потому что для него не нужно создавать слова и образы, понятные твоему аналитическому уму, потому что мы ощущаем его как солнечный свет, как солнечное тепло на его лице, на нашем лице, как прохладу у нас внутри, как движение, такое нежное и всеобъемлющее, похожее на легкий ветерок, — все, чего мы были лишены три тысячи лет, прости нас, мы побудем с ним, пока ты не разбудишь нас, пока ты не отнесешь нас в наш новый дом, потому что ты сделаешь это, ты придешь своим путем, в свое время, к тому, что это — именно то место, что это — дом…>
И затем он потерял нить ее мысли, почувствовал, что она отлетела, как сон, забытый после пробуждения, как бы вы ни старались вспомнить и оживить его в памяти. Эндер не знал, что здесь обнаружила Королева, но что бы это ни было, ему придется иметь дело с реальностью в лице Межзвездного Кодекса, католической церкви, с молодыми ксенологами, которые могли и не разрешить ему встретиться со свинками, с ксенобиологом, изменившей свое мнение по поводу его приглашения, и еще, возможно, самое трудное из всего этого — если Королева останется здесь, то и ему придется остаться. «Я столько лет был оторван от человечества, — подумал он, — приезжая для того, чтобы вмешиваться, ломать, наносить ущерб, исцелять и потом вновь уезжать незатронутым всем этим. Как я смогу когда-либо стать частью этого места, если мне придется здесь остаться? Единственными ячейками, к которым я когда-либо принадлежал, были армия мальчишек в Боевой школе и Вэлентайн — и их уже нет, этих кусочков прошлого…».
— Что, погрязаешь в одиночестве? — спросила Джейн. — Я слышу, что твой пульс замедлился, а твое дыхание стало тяжелым. Через минуту ты уснешь или умрешь.
— Это нечто гораздо более сложное, — весело откликнулся Эндер. — Преждевременная жалость к себе — вот что я ощущаю, предчувствие боли, которая не наступила.
— Очень хорошо, Эндер. Начни пораньше. Так ты будешь барахтаться в этом гораздо дольше. — Терминал ожил, показывая Джейн в обличье свинки в кордебалете среди длинноногих женщин, танцующих канкан. — Давай немного поупражняемся, и ты почувствуешь себя гораздо лучше. К тому же ты уже разобрал вещи. Чего ты ждешь?
— Я еще даже не представляю, где нахожусь, Джейн.
— У них действительно не сохранилось плана города, — объяснила Джейн. — Все знают, что где находится. Но у них есть схема канализационной системы по районам. По ней я могу экстраполировать положение зданий.
— Так покажи мне.
Над терминалом появилась трехмерная модель города. Пусть здесь его встретили не очень приветливо, пусть его комната была тесной, но они оказали ему любезность, поставив ему терминал. Это не была стандартная домашняя модель, скорее лабораторная установка. Терминал мог выдавать голограммы в шестнадцать раз больше по размеру, с разрешением в четыре раза лучше. Иллюзия была настолько полной, что Эндер на какой-то головокружительный момент почувствовал себя Гулливером, склонившимся над Лилипутией, которая еще не успела испугаться его, не ощутила его разрушительной силы.
Названия различных районов висели в воздухе над каждым участком канализационной системы.
— Ты находишься здесь, — сказала Джейн. — Вила Велья, старый город. Площадь находится в квартале от тебя. Здесь проходят общие собрания.
— У тебя есть карта мест, где живут свинки?
Карта поселка быстро прокрутилась перед Эндером, ближние детали исчезали, в то время как новые появлялись в поле зрения на дальнем конце. Создавалось впечатление полета над городом. «Как ведьма», — подумал он. Граница города была отмечена оградой.
