— Официально — нет. По этому поводу была дискуссия. После смерти Либо Совет запретил контактировать со свинками чаще, чем раз в месяц. Но дочь Либо категорически отказалась подчиниться приказу.
— И они не отстранили ее?
— При голосовании предложения о прекращении контакта со свинками большинство было незначительным, а что касается ее отстранения, то здесь большинства не было вообще. В то же время они опасаются, что Миро и Уанда слишком молоды. Два года назад отряд ученых вылетел туда с Каликута, чтобы контролировать происходящее. Они прибудут лишь через тридцать три года.
— У них есть какие-нибудь предположения по поводу смерти ксенолога?
— Никаких. Но поэтому ты и здесь, разве не так?
Ответить было бы легко, но в глубине его сознания мягко шевельнулась Королева. Эндер ощущал ее как дуновение ветерка, как мягкий шелест листьев, как солнечный свет. Да, он был здесь, чтобы Говорить за мертвых. Но он был здесь и для того, чтобы воскресить мертвых.
<Это хорошее место.>
«Всегда все знают всё раньше меня».
<Здесь есть разум. Гораздо более ясный, чем любой известный нам человеческий.>
«Свинки? Они думают так же, как и вы?».
<Он знает о свинках. Мало времени; он боится нас.>
Королева ушла, и Эндер остался со своими мыслями о том, что в случае с Лузитанией он откусил больше, чем сможет проглотить.
Епископ Перегрино сам читал проповедь. Это всегда было плохим знаком. Не будучи волнующим оратором, он изъяснялся так запутанно, что Эла даже не могла понять смысл доброй половины его слов. Ким делал вид, что все понимает, потому что, как он считал, епископ не мог ошибаться. А маленький Грего не проявлял никакой заинтересованности. Даже когда сестра Эскисименто, обладающая острыми ногтями и неумолимой хваткой, прохаживалась по проходу, Грего бесстрашно делал все, что приходило в его озорной ум.
Сегодня он выламывал заклепки из спинки стоящей пред ним скамьи. Его сила беспокоила Элу — шестилетнему мальчику не по силам выломать отверткой заплавленную в пластик заклепку. Эла не была уверена, сможет ли она сделать это.
Если бы, конечно, отец был здесь, его длинная рука со змеиной гибкостью дотянулась бы и мягко, так мягко забрала бы у Грего отвертку. Он бы прошептал: «Где ты взял это?», а Грего посмотрел бы на него широко раскрытыми, невинными глазами. Позже, возвратившись с мессы, отец ругал бы Миро за то, что он разбрасывает инструменты где попало, обзывая его ужасными словами и кляня его за все семейные несчастья. Миро безропотно сносил бы все это. Эла была бы занята приготовлением ужина. Ким сидел бы праздно в углу, перебирая четки и бормоча свои ненужные молитвы. Ольгадо, с его электронными глазами, было лучше всех — он просто выключал их или воспроизводил любимые сцены из прошлого и не обращал ни на что внимания. Куара выходила и забивалась в угол. А маленький Грего стоял с видом победителя, ухватившись за штанину отца и наблюдая за тем, как на голову Миро обрушивается наказание за его провинность.
Эла содрогнулась, представив всю эту сцену. Если бы она этим и заканчивалась, это было бы еще сносным. Но потом Миро уйдет, они сядут ужинать, а затем…
Мелькнули тонкие, как у паука, пальцы сестры Эскисименто; ее ногти впились в руку Грего. Грего сразу уронил отвертку. Конечно, она со стуком упала бы на пол, но сестра Эскисименто не была дурой. Она быстро нагнулась и подхватила отвертку на лету. Грего ухмыльнулся. Ее лицо оказалось всего в нескольких дюймах над коленом Грего. Эла видела, что у него на уме, и попыталась удержать его, но слишком поздно — он резко поднял колено и угодил сестре Эскисименто прямо в губы.
Она задохнулась от боли и выпустила руку Грего. Он выхватил отвертку из ее обмякшей руки. Прижав ладонь к кровоточащему рту, она побежала вниз по проходу. Грего продолжил свое разрушительное занятие.
«Отец мертв, — напомнила себе Эла. Слова эти зазвучали музыкой в ее голове. — Отец мертв, но он все еще здесь, потому что он оставил после себя ужасное наследие. Яд, переданный им, все еще зреет в нас и, наконец, всех убьет. Когда он умер, его печень была всего два дюйма длиной, а селезенки нельзя было обнаружить. На их месте выросли какие-то странные жировые образования. У этой болезни не было названия; его тело сошло с ума, забыло, по какому образу строится человеческое тело. Даже сейчас эта болезнь все еще живет в его детях. Но не в наших телах, а в наших душах. Мы существуем вместо нормальных человеческих детей; мы даже выглядим так же. Но каждый из нас по-своему был заменен подделкой под ребенка из фальшивого, зловонного зоба, выросшего из отцовской души.
