Когда так называемые ксенологи выражают недовольство тем, что я не получаю нужных данных в процессе наблюдения за пекениньос, я, как правило, настоятельно рекомендую им перечитать закон, накладывающий на меня всевозможные ограничения. Мне разрешено брать с собой на полевые работы только одного ассистента; мне не разрешается задавать вопросы, могущие раскрыть задачи наших исследований, дабы пекениньос не пытались подражать нам; мне запрещено делиться информацией в расчете вызвать их на ответную реакцию; я не могу находиться с ними более четырех часов в день; я не могу пользоваться в их присутствии продуктами нашей технологии, кроме одежды, включая фотоаппарат, магнитофон, компьютер, мне даже запрещается писать фабричной ручкой на фабричной бумаге; я не могу наблюдать за ними в естественных условиях, то есть без их ведома.
Короче говоря, я не могу ничего сообщить о том, как пекениньос размножаются, потому что они предпочитают не делать этого у меня на глазах.
Конечно же, наши исследования неполноценны! Конечно же, наши выводы, касающиеся свинок, абсурдны! Если бы нам пришлось изучать ваш университет в условиях такой же жесткой регламентации, как и на Лузитании, то мы, вне всякого сомнения, пришли бы к выводу, что люди не размножаются, не образуют семейных групп и посвящают всю свою жизнь задаче воспитания взрослых профессоров из зародышей-студентов. Мы могли бы также предположить, что профессора обладают значительной властью в человеческом обществе. Компетентное исследование быстро обнаружило бы ущербность подобных заключений — однако в случае со свинками не допускается возможность не только компетентного, но и сколько-нибудь вдумчивого и методичного подхода к их изучению.
Антропология никогда не была точной наукой; наблюдатель и наблюдаемый принадлежат к разным культурам. Но это все же естественные ограничения, присущие самой науке. Нам же, а значит, и вам мешают именно искусственные ограничения. При современных темпах исследований мы могли бы с таким же успехом отпечатать анкеты, раздать их пекениньос и ждать, когда они сдадут нам свои сочинения.
— Жоао Фигейра Альварес, Ответ Пьетро Гуаттанини, Сицилийский университет, Миано Кампус, Этрурия
(опубликовано посмертно), «Ксенологические исследования», 22:4:49:193
* * *
Известие о смерти Пипо имело не только местное значение. Оно мгновенно распространилось по ансиблу среди всех Ста Миров. Первая обнаруженная после Ксеноцида Эндера разумная раса замучила до смерти человека, занимавшегося их изучением. Уже через несколько часов ученые, политики и журналисты начали высказывать свое мнение.
Вскоре наметилась согласованная позиция по вопросу. Один случай, к тому же происшедший при запутанных обстоятельствах, не доказывал несостоятельности политики Межзвездного Конгресса по отношению к свинкам. Напротив, факт смерти только одного человека, очевидно, свидетельствовал о мудрости проводимой политики ограниченного вмешательства. Нам следует поэтому не делать ничего иного, кроме как продолжать наблюдение, но с меньшей интенсивностью. Преемнику Пипо следовало посещать свинок не чаще чем через день и не дольше часа в день. Ему запрещалось требовать от свинок ответов на вопросы, касающиеся смерти Пипо. Это был еще более жесткий вариант старой политики невмешательстра.
Была проявлена большая забота о моральном состоянии жителей Лузитании. Чтобы отвлечь их мысли от страшного убийства, им направили по ансиблу множество новых развлекательных программ, несмотря на то, что это было дорого.
А затем, сделав то немногое, что могли сделать фрамлинги, находящиеся к тому же на расстоянии многих световых лет от Лузитании, народы Ста Миров вернулись к своим делам.
Только один человек за пределами Лузитании, один из полутриллиона людей, населяющих Сто Миров, ощутил смерть Жоао Фигейра Альвареса, по прозвищу Пипо, как событие, изменившее всю его жизнь. Эндрю Виггин был Глашатаем Мертвых в университетском городке Рейкьявика, известного своей деятельностью по сохранению скандинавской культуры. Сам город раскинулся на крутых склонах фьорда, который словно ножом прорезал гранит и лед замороженного мира под названием Тронхейм точно по экватору. Стояла весна, снег отступал, и нежные ростки травы и цветов набирались сил под яркими лучами солнца. Эндрю сидел на вершине холма в окружении дюжины студентов, занимавшихся изучением истории межзвездной колонизации. Эндрю вполуха слушал жаркий спор о том, была ли победа людей над баггерами необходимой предпосылкой экспансии человечества к звездам. Подобные споры всегда быстро переходили в поношение человека-монстра Эндера, который командовал флотом, уничтожившим баггеров. Мысли Эндрю были далеко отсюда; предмет спора был не то чтобы скучен, но и не казался стоящим внимания.
