— Не обращай внимания, — посоветовал Майзер Рэкхэм. — Политики тебя боятся, но они пока еще не в силах подорвать твою репутацию. Такое по плечу лишь историкам, которые набросятся на тебя лет через тридцать.
Эндера не волновала собственная репутация. Он наблюдал за процессом равнодушно и даже забавляясь. В войне он уничтожил десять миллиардов чужаков, которые были такими же живыми и разумными, как любой из людей, и которые не начинали и никогда не начали бы Третьего Нашествия, и никто даже не подумал назвать это преступлением.
Эти десять миллиардов убийств лежали на нем тяжкой ношей, и смерти Бонзо и Стилсона были не легче и не тяжелее всех остальных смертей.
И с этой ношей он проводил ничем не заполненные месяцы в ожидании того дня, когда спасенный им мир наконец решит, что он может вернуться домой. Один за другим его друзья, вызываемые своими семьями, были вынуждены покидать его, чтобы быть с почестями принятыми в родных городах. Эндер смотрел репортажи об их возвращении, и его трогало, что большую часть посвященного им времени они возносили Эндера Виггина, который научил их всему и который привел их к победе. Но когда они призывали к его возвращению домой, то эти призывы вырезались цензурой и не достигали ничьих ушей.
Какое-то время единственными видами работ на Эросе были наведение порядка после кровавой войны Лиг и прием донесений с боевых звездолетов, которые теперь занимались изучением миров, принадлежавших чужакам.
Однако вскоре на Эросе закипела бурная деятельность. Численность населения стала гораздо больше, чем даже во время войны с чужаками, и все новые и новые будущие колонисты прибывали на астероид, чтобы заняться подготовкой полетов к пустым мирам чужаков. Эндер принимал участие в этой подготовке настолько, насколько ему позволяли, но руководители колонистов не верили, что этот двенадцатилетний мальчик, необычайно одаренный для военной деятельности, может обладать какими-либо способностями к мирным делам. Эндер терпеливо сносил их пренебрежительное отношение и постепенно привык предлагать свои планы через нескольких прислушивающихся к нему взрослых, которым позволял выдавать эти планы за их собственные. Его совершенно не волновало, как к нему будут относиться. Он думал лишь о том, как лучше сделать дело.
Единственным, к чему Эндер не мог привыкнуть и чего не мог переносить, было поклонение простых колонистов. По возможности он избегал туннелей, в которых размещались их жилища, потому что каждый раз его там узнавали и поднимали большой шум, и обнимали, и поздравляли, и показывали ему детей, которых назвали в его честь, и говорили ему о том, какой он молодой и как это трогает их сердца, и о том, что они не считают его виноватым в совершенных им убийствах, что это была вовсе не его вина, и он был всего лишь ребенком.
В конце концов он начал прятаться от них. Но нашелся колонист, от которого он не смог укрыться.
В тот день Эндера не было на Эросе. Он отправился на «шаттле» к новому звездолету, на котором обучался проведению наружных работ. Адмирал Чамрайнагар пытался объяснить ему, что боевому офицеру не подобает заниматься технической работой, но Эндер возразил, что поскольку его прежние навыки не пользуются нынче особым спросом, то ему пора подумать об обучении другому ремеслу.
С ним связались по радиотелефону, установленному в гермошлеме, и сообщили, что на борту появился человек, которому не терпится его увидеть. Никто из тех, с кем Эндеру хотелось бы встретиться, не мог оказаться на корабле, и поэтому он не спешил. Лишь закончив установку защитного экрана для передатчика мгновенной связи, он отправился к носу звездолета и вошел в шлюзовую камеру.
Она поджидала его возле выхода из раздевалки. В первое мгновение он был раздражен тем, что одной из колонисток позволили надоедать ему там, куда он отправился специально для того, чтобы побыть одному, затем, посмотрев на нее еще раз, он понял, что если бы вместо молоденькой женщины увидел маленькую девочку, то это была бы именно она.
— Вэлентайн!
— Привет, Эндер.
— Что ты здесь делаешь?
