— Он и стал. Настоящее уважение требует более длительного времени, чем просто официальное признание заслуг. Пожалуйста, не злись на меня за то, что я неплохо справилась с тем, что ты сам мне поручил.
Но он все равно злился целыми днями и перестал с этого времени помогать ей писать колонки Демосфена. Он, вероятно, надеялся, что без его помощи качество ее работы резко ухудшится, но даже если так оно и было, этого никто не заметил. И, возможно, он впал в еще большую ярость оттого, что она ни разу не пришла к нему, моля о помощи. Слишком долгое время была она Демосфеном, чтобы нуждаться еще в чьем-либо совете о том, что он должен думать по тому или иному случаю.
Так как ее переписка с другими политически активными гражданами резко возросла, она стала узнавать многие вещи, к которым широкая общественность не могла иметь доступа. Некоторые военные, находящиеся с ней в переписке, иногда, сами того не желая, выбалтывали важные детали, которые они с Питером тщательно анализировали. В результате вырисовывалась завораживающая и пугающая картина активности Варшавского Договора. Они и в самом деле готовятся к войне, к зловещей и кровавой войне на Земле. Демосфен не ошибался, подозревая Варшавский Договор в нежелании следовать обязательствам перед Лигой.
И постепенно личность Демосфена стала обретать свою собственную жизнь. Временами она обнаруживала, что к концу работы в сети она начинает думать как он, разделяя идеи, которые должны были быть ничем иным, как правильно выверенной позой.
Случалось, что читая эссе Питера, она замечала, что ее раздражает недальновидность Локка, его нежелание видеть то, что происходит на самом деле.
Может быть, это вообще невозможно — примерять на себя личность другого человека и не превращаться в того, кем стараешься выглядеть. Несколько дней она с тревогой размышляла об этом, и в результате написала статью, в которой использовала эту мысль в качестве основного тезиса. Она писала, что политики, заигрывающие с русскими с целью сохранения мира, неизбежно кончат тем, что станут всемерно зависеть от русских. Получилась изящная шпилька в адрес правящей партии, вызвавшая массу читательских откликов. И она перестала бояться той мысли, что постепенно превращается в Демосфена. «Как я и ожидала, он оказался умней Питера», — думала она.
Однажды, выйдя из школы после окончания уроков, она увидела Грэффа. Он стоял, опираясь на капот машины. Он был в штатском и сильно располнел, поэтому она не сразу его узнала. Когда он направился к ней, чтобы представиться, она вдруг сама вспомнила его имя.
— Я больше не буду ему писать, — сказала она. — Я не должна была писать то письмо.
— Догадываюсь, что ты не в восторге от медалей.
— Да.
— Давай прокатимся, Вэлентайн.
— Я не катаюсь с незнакомцами.
Он протянул ей бумагу. Это было освобождение от уроков, подписанное ее родителями.
— Значит, вы не совсем незнакомец. Куда едем?
— В Гринсборо, на встречу с молодым солдатом, получившим отпуск.
Она забралась в машину.
— Но Эндеру всего десять. Мне кажется, что когда-то вы говорили, что первый законный отпуск дается в двенадцать лет.
— Он перескочил через несколько классов.
— Значит дела у него идут хорошо?
— Спросишь у него, когда встретитесь.
— Почему я? Почему не вся семья?
Грэфф вздохнул.
— У Эндера свой собственный взгляд на мир. Нам пришлось уговорить его повидаться с тобой. Что касается Питера и твоих родителей, он не проявил интереса. Жизнь в Боевой школе была… интенсивной.
— Что вы имеете в виду? Он что, спятил?
— Наоборот, он самый разумный человек из тех, кого я знаю. Он прекрасно осознает то, что его родители не так уж и жаждут заново раскапывать в себе источник любви, зарытый и забытый много лет тому назад. Что касается Питера… Мы ему даже не предлагали отправиться на эту встречу, так что у него не было возможности послать нас к черту.
Сразу за озером Брандта они свернули с главной магистрали на узкую, петляющую по холмам дорогу, которая привела их к обшитому светлым деревом особняку, стоящему на холме. Одной стороной особняк смотрел на озеро Брандта, с другой было довольно крупное частное озеро.
