«Если бы президент курил опиум, в мире жилось бы куда лучше».
«Мы — отпетые, нам сам черт не брат», — хвастают они. И все-таки даже в худшем классе я обычно встречаю хотя бы одну пару глаз, устремленных на меня с глубоким вниманием. Алчущих знаний.
Каждый день я приношу все новые их сочинения. Они жалуются на «крайне нездоровую» пищу в школьных столовых, на школы-«тюрьмы», на своих учителей — «диктаторов, самодержцев, лицемеров и промывателей мозгов». Они беспокоятся по поводу добрачной половой жизни. Их тревожит перспектива безработицы по окончании школы. Они превратно истолковывают демократию: «Мы можем делать все, что захотим». Они жаждет ясности и мира. И у них такое чувство, что им отпущено очень мало времени. Те, кто ощущает себя счастливым, как бы оправдываются: «Наверное, я какой-нибудь псих или чокнутый, но я люблю школу».
Мы редко сознаем, к чьей душе мы нашли путь, как и почему это удается.
Трудный класс в грудной школе. Я начинаю урок с проверки посещаемости — администрация настаивает на немедленном представлении списка отсутствующих. Рослый черный парень в желтой вязаной шапочке стоит посреди класса спиной ко мне. Я прошу его сесть. Он — ноль внимания.
«Я не вижу за вами класс», — говорю я.
«Смотрите сбоку».
В этом гомоне трудно выкликать их фамилии. Вот чешская фамилия, которую носит один из немногих белых мальчиков в этом классе.
«Как правильно произносится ваша фамилия?» — спрашиваю я его.
Он угрюмо пожимает плечами. «Все равно никто не может выговорить».
«Попробую я. Так—?» — и я называю его фамилию.
Он с изумлением смотрит на меня, «Откуда вы знаете?»
«Я росла в России. Произношение очень похожее».
«Вы — русская?» Возгласы с мест: «Э, так вы по-русски говорите?» Это их внезапно заинтересовало. «Скажите что-нибудь по-русски!» Я говорю. Уважительное внимание; они — со мной.
В конце урока парень в желтой шапочке подходит ко мне с листком бумаги, вырванным из блокнота.
«Напишите-ка что-нибудь по-русски», — командует он.
Я пишу на листке русское слово.
«А как это произнести?»
«Хорошо». Это значит «good».
Довольный, он кивает. Шевеля губами, направляется к двери. Бумажку держит в руке, как талисман. У двери он обертывается, какое-то мгновение колеблется, подыскивая точные слова для выражения — вот только чего? Извинений? Чувства восхищения? Он выражает максимум того, на что он способен: «Счастливо вам!»
А вот школа, оставшаяся точь-в-точь такой же, какой я ее знала, — специализированная средняя школа для одаренных подростков, которые должны сдавать вступительный экзамен. Большинство учеников белые. Порядок, серьезная целеустремленность, интерес к экзаменам, колледжу, политике, искусству.
«Терпеть не могу школьных радикалов, которые все время затевают беспорядки. Я не предубежден; я — правый».
Один ребенок из «Вверх по ведущей вниз лестнице», пишет: «Можно ли по моему почерку определить, белый я или нет?» Сегодня я перефразировала бы эти слова: «Можно ли по моему письму и чтению определить, белый я или нет?» И как это ни прискорбно, придется ответить: «Да». Мы гораздо лучше относимся к нашим «способным» ребятам. Неизменное школьное уравнение имеет такой вид:
Белые=хорошие ученики
Черные=плохие ученики
-----------------------------
Что и требовалось доказать
Их соответственные места в этом уравнении определены еще с детского сада.
Теперь я в одной из самых худших школ в городе. Даже замещающие не хотят идти туда; секретарь умоляет по телефону: «Очень прошу! Вы нужны нам!» Многие постоянные учителя отсутствуют — ничего удивительного. Бандитизм в зале, наркотики на лестницах, хулиганство, вымогательство, избиения. В нарушение правил пожарной безопасности учителя ведут уроки за запертыми дверьми, чтобы оградить учеников от шатающихся по коридорам орав: на днях такая шайка, ворвавшись в класс, где шли занятия, выволокла из класса одного из учеников и жестоко избила его в зале.
Мне предстоит преподавать естествознание. Мне вручают два отпечатанных синими буквами плана урока, которые я должна взять за образец: «Научный метод — гипотеза, дедукция».
Иду в класс. Ученики набрасываются на меня, выкрикивая непристойности и размахивая большой фотографией обнаженной женщины из центрального разворота «Плейбоя». Они уверяют меня, что проходят по естествознанию половые отношения. «Эй, училка, что это такое?»