«Мне всегда хотелось быть не собой, а кем-нибудь еще».
«Я видела смерть многих моих близких, жила вместе с умственно отсталым ребенком и научилась справляться с жизнью. Хотелось бы познакомиться с Вами поближе».
«С какой стати буду я мучиться, пытаясь изучить предмет, который мне не понадобится в будущем!? Я хожу в школу не для того, чтобы свихнуться на какой-нибудь геометрии или испанской цивилизации».
«Может, если я попрошу у господа помощи в моих делах, он решит помочь мне».
«Мои родители разошлись. Пусть всегда будут мир и любовь».
Иной раз мне случается два дня подряд преподавать в одних и тех же классах. И уже возникает чувство продолжающегося общения: я узнаю их, они — меня. Я сообщаю им, что прочла их сочинения; я говорю об их одиночестве и смятении, о том, как трудно сегодня быть молодым. Класс, который накануне встретил меня в штыки, примолк и внимательно слушает. Что-то я в них разбередила. «В самую точку», — говорит один ученик.
Не так давно Сильвия Баррет хотела, чтобы они ее полюбили, все до одного. Ей казалось, что она слышит их немую мольбу: «И вы нас любите!»
«Вся беда школы в том, — просвещает меня ученик, — что учителя позволяют нам как угодно издеваться над ними. Есть тут одна учительница — мальчишка обругал ее, а она даже не распекла его!»
«Они реагируют только на гнев, — говорит учитель, — потому что тогда они понимают, что ваше чувство искренне».
Изводить замещающего — традиционная забава. Мне говорят, что я попала не в тот класс, перепутала уроки; вызванные отвечать называют не свою фамилию; ученики пересаживаются с места на место, вбегают в классную комнату и выбегают из нее — все это типично детские шалости. Но эта подспудная ярость, готовая вырваться наружу от одного резкого, слова, эти внезапные вспышки ненависти и презрения суть сугубо взрослые чувства.
«Меня пытались соединить с белыми, да ничего из этого не вышло», — пишет чернокожий ребенок в моей повести. Но подлинный ученик в подлинной школе 1971 года пишет: «Когда придет революция, белых фашистских свиней поставят на одну доску с Томами и Орео».
Выступая перед учителями, я говорила: «Проблемы дисциплины не существует вовсе — есть лишь ребенок, которому скучно, которого приучили считать себя неспособным».
Я говорила им: «Мы, родители и учителя, достигли больших успехов в воспитании, чем сами это сознавали, потому что мы дали нашим детям мужество задавать вопросы, свободу совершать поступки».
Я говорила: «Нет таких детей, с которыми нельзя было бы установить контакт, — есть лишь учителя, которых ничему нельзя научить».
И еще я говорила: «Каждый раз, когда учитель входит в класс, перед ним открываются возможности быть великим».
Очень легко потерять присутствие духа, деморализоваться. Ловлю себя на попытке выторговать немного внимания в обмен на что-то свое, личное, сыграть на своей собственной слабости. Рассказываю ученикам о том, как мне пришлось учиться английскому в двенадцать лет, сидя в одном классе с шестилетними.
«А сейчас вы говорите по-английски?»
«Вы что — еврейка?»
Измученная, как боксер в конце раунда, с нетерпением ожидая, когда зазвонит звонок, заухает сова, я спрашиваю себя: «Каким образом стала я их врагом? Когда, в какой час, в какой день?»
«Присматривайте за своей записной книжкой! — орет одна школьница. — У меня не все дома!»
«Эй, дайте-ка мне вашу ручку, — вопит у меня над ухом другая. — Почему вы, черт возьми, не отвечаете мне?»
Я взрываюсь и кричу. Класс отвечает гулом голосов — что-то среднее между одобрительными и неодобрительными возгласами. Наконец-то они задели меня за живое. А мне задеть их за живое не удалось.
Можно обуздать насилие, можно пресечь истерию, но как побороть апатию? Я веду программу школьного труда. Эти девочки полны апатии. Я спрашиваю их, что бы они хотели делать; я предлагаю им на выбор и то, и это. Нет, они лучше посидят здесь до конца урока. «Может, у вас журнальчик найдется?»
«Не думаю, чтобы вы могли по-настоящему понять мою проблему или проблему моего народа, потому что вы белая, и мы живем в двух разных обществах».
«Мне трудно жить в нашем нынешнем мире: не знаешь, кому верить и что делать».
