— Берислава, мне придется пробыть на базе почти сутки. Ананду нужно самое свежее китовое мясо, какое плавает в океане…
Доходит.
— Сутки?
— Двадцать часов, это меняет дело? — мужчина морщится, — я боюсь оставлять тебя одну на целую ночь.
— Это еще весной, да?
— Через неделю.
— И волки придут…
Сигмундур разворачивается на стуле, приглашая Бериславу сесть на свои колени. Уговаривать ее не нужно, но скрыть того, что подобные новости ее расстраивают, девушка не в состоянии.
— Мне жаль, guld. Но я никак не могу отказаться. Это приказ Ананда всей команде.
— То есть ты не можешь остаться?
— Нет.
Странно, но на сей раз — наверное, первый за все время — его категоричность Бериславу не злит. Наоборот, задумчиво накручивая на палец прядь черных волос, она внимательно смотрит в его темные глаза.
— Но мне оставаться необязательно. Мы с Малым китом можем пойти с тобой.
— На базу? — китобой давится слюной, — тебе? Ни в жизни!
— Если гора не идет к Магомеду, Магомед идет к горе, — девушка, уже, похоже, принявшая эту сумасшедшую идею как выход, с умным видом кивает головой, — почему бы нет, Сигмундур? Я посижу внутри. Или поброжу снаружи… как скажешь.
— Снаружи минус двадцать.
— А внутри?
— А внутри чуть теплее. Не выдумывай, Берислава. Мне плевать, что там сказал какой-то Магомед, но я — как гора — запрещаю тебе приближаться. Тебе могут причинить боль. К тому же, китоубийство — неподходящее развлечение для женщин.
— Я же не буду с тобой на корабле, — она поворачивается влево, обе ладони кладя ему на плечи. Уже ощутимо касается прядей, — я буду ждать на базе, в тепле… хоть сорок часов. Зато я буду знать, что ты близко. И никаких волков.
— Похоже, волки заботят тебя больше всего, — неудовлетворительно, пока не дозволяя себе и мысли пустить Бериславу в эту обитель смрада и крови снова, выдает китобой, — а мужчин не боишься? У которых уже год нет женщины. А тут ты…
— Если ты им скажешь, что я с тобой, они меня тронут? — ведет пальцами по его щеке, жестким волосам бороды, спускаясь к подбородку. Не верит тому, что говорит. И видит, что китобой не верит тоже.
— Вряд ли, — он бережно привлекает ее поближе, но заметно хмурится, — однако процент вероятности есть.
— Я уже была там…
— И там был только я.
— Это замечательно, что ты там был, — Берислава, соблазнительно улыбнувшись, разглаживает своими нежными пальчиками морщинки на его лице, — ты подарил мне очень и очень много. Спасибо. Но я к тому, что уже видела и окровавленные плиты, и твой комбинезон… и тебя.
Смущается, покраснев. Ей идет этот замечательный румянец.
А уж за то, какими глазами глядела на него в ту субботу, прячась за дверью, за то, каким взглядом пробегает по его телу прямо сейчас, останавливаясь на известном месте, ему снова ее хочется. Без перерывов.
— Я боюсь, ты не понимаешь, куда идешь, — в конце концов тяжело признается Сигмундур.
— Ты ходишь туда каждый день, — Берислава, прищурившись от того, что видит на лице китобоя более-менее принятое — в ее сторону! — решение, выглядит очень оптимистичной, — и живой-здоровый.
— Как будто меня можно чем-то взять…
— Нет, нельзя. Рыбы мы больше не едим, а это твое единственное слабое место, похоже…
Напоминание об отравлении и всех его последствиях, даже укрывшихся уже сенью памяти долгой зимы, китобой закатывает глаза.
— Жалеешь, что больше не можешь повалить меня?
Глаза девушки задорно блестят.
— Еще как могу, — ее пальчики предельно ясно скребутся чуть ниже пояса его джинсов, — запросто.
— Запрещенные приемы, — басисто хохоча, Сигмундур крепко прижимает девочку к себе, лишая возможности двигаться, — это-то да. Надеюсь, дальше базы ты не планируешь идти?
— Ты меня все равно не пустишь смотреть на охоту.
— Неужели тебе хочется?..
— Сигмундур, это — твоя работа. Это то, что делает тебя таким, какой ты есть, каким я люблю тебя, — девочка словно бы в извиняющемся жесте пожимает плечами, чмокнув его щеку, — я бы хотела увидеть, как ты это делаешь. Для меня это не браконьерство, не варварство… ты же не боишься моего осуждения, правда?
— Я боюсь твоего обморока. Это случится быстрее.
— От крови?
