Это ничуть не похоже на их первый раз. И никогда таким не будет.
Сигмундур позволяет себе коснуться ее волос, ласково запутавшись в них большими пальцами. Ощущение их шелка кожей подушечек и такого же шелка, но уже розовых губ, заводит.
…Берислава приостанавливается.
Красные теперь уже не только ее щеки, но и все лицо.
— Ты можешь… можешь не толкать меня? — внезапно выпаливает она.
Мужчина, разнежившийся в тепле и уюте, заботливо созданном своей Северной ночью, сперва не понимает, о чем речь.
— Волосы, — переходя на шепот, Берислава чуть морщится, — не надо…
И только теперь, вспомнив, как в тот далекий зимний день буквально насадил девочку на себя, требуя платы за ночь рядом, Сигмундур находит ответ.
Чувство вины, столь глубокое и колючее, пронзает сердце.
— Маленькая моя… ну что ты…
— Спасибо…
Она намерена вернуться к прежнему занятию. Все еще немного подрагивая, уж очень хочет добиться своего.
Но китобой никак не может допустить, чтобы в зеленых глазах оставалось и капля страха. Это непозволительно после всего, что Берислава делает для него.
— Иди сюда, — просит он, нежно прикоснувшись к ее скуле.
— Все в порядке, просто мне хотелось убедиться…
— Я знаю. Иди сюда, пожалуйста, — он привлекает ее к себе, чуть приподнявшись на покрывалах, — дай мне тебя поцеловать…
Берислава слушается. Поднявшись на колени, оказывается близко. Дотягивается до его лица.
— Я никогда тебя не обижу, — в знак заботы, ласково чмокнув ее губы, обещает Сигмундур. По поцелую получают и лоб, и обе щеки, — я не буду двигаться. Я бесконечно благодарен тебе, Берислава…
Она смелеет. С каждым его словом. С каждым взглядом. И особенно, похоже, от туманной пелены в глазах. Удовольствия.
— Не так уж плохо?
— Не задавай таких глупых вопросов.
Ободряется. Улыбается.
Возвращается.
Да, ее движения осторожны, да, она не сразу находит правильный темп, да, ей непросто и напряжение, даже его крохи, выдают себя…
Но китобою все равно. Ее губы — самые мягкие на свете, столь дивно обволакивающие, податливые… Ее тело, подчиняющееся, желающее его, движется в пленяющем танце. А сам факт того, что Берислава делает, как и когда — и вовсе не дает права сравнивать ее хоть с кем-то. Дарит тонну удовольствия.
Сигмундуру очень хочется двигаться ей навстречу. В этот красивый, маленький ротик, такой горячий… глядя в зеленые глаза, в которых в такие мгновения — весь мир. И неустанно ощущать, что только его она. Вся она. Без остатка.
Но он помнит свое слово. И испугать девочку, причинить ей боль абсолютно не входит в его планы.
Нет существа дороже. И уж точно нет прекраснее.
— Посмотри на меня…
Она приостанавливается. Смотрит.
Сигмундур несдержанно стонет, руками, чтобы их занять, впиваясь в простыни.
— Звезда моя…
Он направляет девушку голосом. Даже не столько голосом, сколько теми звуками удовольствия, что стремятся наружу, стоит ей затронуть определенную точку. Это ей помогает.
Берислава не уверена в себе, возможно, нежна больше нужного, и боится торопиться, убыстряя темп, но когда слушает его… начинает чувствовать… достигает успехов. Довольно быстро.
Теперь, чтобы не двигаться и не пугать ее, Сигмундуру требуются все свои силы.
Постанывая, он рычит. Лицо сводит судорога приближающейся разрядки.
— Быстрее, быстрее, пожалуйста!..
Девушка ведет увереннее. Жестче. Его распаленный, отчаянный в поисках удовлетворения вид, включающий приоткрытые губы, вспотевшее лицо и волосы, змеями разметавшиеся по подушке, ее вдохновляет.
И в тот самый момент, когда своим очаровательным язычком ощутимо надавливает в правильном месте, уже почти освоившись, китобой обнаруживает вокруг них звезды. Вздрагивает, громко застонав. И изливается, все-таки позволяя себе несколько небольших движений.
Берислава не морщится и не отводит глаз. Как раз в это мгновенье, бесценное по своей сути, она смотрит на него. Прямо на него. Не моргая.
И тем самым в десяток раз усиливает оргазм.
В зеленых омутах Сигмундуру видится вся его жизнь.
Он удивлен тем временем, за которое Берислава смогла воплотить свою задумку в жизнь.
Но еще больше удивлен тем, что девушка не оставляет простыням и покрывалам ни шанса.
