— Это невозможно, Берислава.
— Ты его выкинул? — останавливается в дверях уборной, оглянувшись через плечо.
— Нет… это, — и кивает на себя, на одеяло, поежившись от горьковатого привкуса во рту, — не может быть…
— Все нормальные люди иногда болеют, — не удержавшись, она возвращается на шаг назад, чтобы поцеловать его. Тепло, в аспидные волосы, чем сразу же будит новую дрожь. — Ничего страшного.
— Я не болею, — он решительно скидывает одеяло с плеч. Разминает их, помотав себе головой, садится, хоть и с опаской. — Болезнь равносильна смерти…
— Сигмундур, не говори ерунды, — смирившись с тем, что пока цифры не станут из воображаемых реальными, Берислава достает с верхней, самодельной полки в ванной градусник. — Все будет хорошо. А может, я вообще ошиблась. И ничего нет.
— Не зажигай, — обрывает ее низким басом, когда тянется к выключателю, — иди сюда, Берислава.
— Тебе мешает свет?
— Иди сюда! Давай этот чертов градусник…
Китобой нехотя устраивает термометр под мышкой, поджимая губы. От контакта кожи с холодным стеклом ему не удается удержать неровного выдоха. Правда холодно.
Берислава осторожно, с нежностью, но подкрепленной убеждением, поправляет его одеяло. Гладит плечи уже поверх него.
На своей постельке в их ногах поскуливает Кьярвалль. Влажными глазами-льдинками он присматривается к хозяевам.
— Уйми ты эту дрянь!
— Он за тебя тоже волнуется, — присев перед щенком, девушка успокаивающе гладит его, не забыв почесать за ушком, — тише, маленький. Все хорошо.
Китобой сильнее стягивает на себе одеяло.
— Чтобы увидеть, мне нужен свет, — Берислава забирает градусник обратно, вопросительно взглянув на мужчину, — ты позволишь?
— Ладно…
Она тянется к выключателю. Лампа вспыхивает.
Сигмундур сразу же щурится, отчего на его лице проступают морщинки на лбу и у глаз, кожа покрасневшая, тоже влажная. А глаза, что теперь так усиленно прячет от девчонки, совсем больные.
— Высоковато, — протягивает она, отложив термометр. — Давай попробуем сбить.
— Еще рано…
— Ты ждешь определенной цифры?
— Меня тошнит, — и, больше не в состоянии сказать ни слова, с отвращением к своей слабости, Сигмундур заново выплескивает желчь в таз.
* * *
Ближе к утру, вроде бы согревшись под одеялом благодаря спавшему жару, больше не испытывающий тошноты Сигмундур засыпает.
Берислава сидит на постели рядом, гладит прикорнувшего у ее бедра Кьрвалля, которого тревожат волки, все еще рыскающие где-то рядом, и следит за дыханием китобоя. Сама не понимает, почему, но считает его вдохи. Не может спать.
Рассвет приходит в их дом в четко установленное время, как по расписанию. Первый лучик такого редкого на подобные дары солнца стучится в окно, бродит по груди Сигмундура, что впервые за все время их знакомства спит в темной хлопковой майке. Берислава подмечает, что путь луча лежит ровно по линии шрама китобоя.
Девушка не уверена в том, что делает. И абсолютно точно не убеждена, что делает все правильно. Она признает, что теряется, порой не видит очевидного и, наверное, просто не допускала прежде мысли, что все может так быть.
В жизни ей еще не приходилось заботиться самостоятельно о дорогом человеке… а это ответственность. И это страшновато.
Но, сколько бы сомнений не одолевало, в одном Берислава убеждена на сто процентов — на работу Сигмундура отпускать нельзя.
А он просыпается по будильнику. А он, так же убежденно мотнув головой на ее запрет, поднимается. Пьет, правда, два стакана воды, чтобы доказать, что все нормализовалось… но потом, бледноватый, с россыпью морщинок, все равно идет к комоду.
— Тебе нужно отдохнуть.
— Берислава, я в первые дни на корабле блевал двадцать четыре часа в сутки. Это — не показатель, — он почти рычит. Угрожающе. Ему явно нехорошо. На лице написано.
— У тебя жар был ночью. И сейчас, я уверена, есть, — она тянется к его лбу, привстав на цыпочки, но мужчина просто отодвигает девочку от себя. Выставляет вперед каменную руку, не дозволяя.
— Этот вопрос не обсуждается. В семь я выйду в море.
Берислава замолкает. Отходит, как он и требует, тем самым китобоя удивив. Не мешает.
Но зато у входной двери, уже раскрытой, становится мертво. Смело глядит на него, вздернув голову, поджимает губы. Воинственно подрагивающие от холодного воздуха волосы, все ее подрагивающее от холода тело… все на обозрение.
