Сигмундур открывает глаза на назойливую трель будильника, морщась от ее пронзительности. Он ненавидит пробуждения до десяти утра. Это один из минусов работы… не суждено китобоям выходить во вторую смену.
Скорее машинально, чем осознанно чмокнув Бериславу в макушку, он выпутывается из ее рук и ног, поднимаясь с кровати. Какая бы ни была температура за окном и каким бы одеялом они не пользовались, она все равно льнет к нему. Шутливо называет лучшим обогревателем. А перед сексом — личным пламенем. Это воодушевляет.
Китобой прислушивается к ощущениям. В горле сухо, но и голову, и живот отпустило. Аппетита нет, что в принципе не странно после рвоты, еще не прошло это отвратительное чувство в горле, но пить охота. А с водой вполне можно жить.
В целом, самочувствие в порядке. Видимо, все дело действительно было в чем-то съестном. Ему пора повременить с бараниной и рыбой.
На кухне, где хозяйничал всего час назад, Сигмундур заново кипятит чайник, возвращает из зала тарелку с сэндвичем. Через силу ест, чтобы хоть как-то заставить организм проснуться и работать. Кофе с коньяком на завтрак не получится… промахнется гарпуном хоть два раза — пиши пропало. У него репутация того, кто не промахивается.
Кьярвалль, сонным маленьким бесом выплывая из спальни, семенит к своей миске. Зазывающе смотрит на хозяина.
— Мелочь, — брезгливо хмыкает тот, но корма насыпает. У них теперь двадцать килограммов этого корма, надо же куда-то девать.
Китобой возвращается в свою комнату, тихо выдвигает ящики комода, забирая джинсы и свитер. Погода сегодня явно не шепчет. Обещали те же ночные минус тридцать пять.
Берислава что-то бормочет в предрассветных сумерках, покрепче обвиваясь вокруг его подушки. Вздыхает, невесомо ее чмокнув, и замолкает. Спит.
На сердце у Сигмундура теплеет. Вот ради чего теперь хочется возвращаться домой…
Одетый, готовый к выходу, он забирает с собой мобильный. Проверяет, все ли, что нужно, сделано — выключена плита, затоплен камин, выложены стопочкой дрова, если надо подбросить, закрыты окна, снег откуда может погасить пламя. Ему претит мысль, чтобы огонь Берислава разводила сама. Однажды уже чуть не сожгла себе полруки.
С первыми лучами солнца, что наверняка не преминет спрятаться через пять минут, китобой покидает дом. Наглухо все запирает, прихватив ключи.
Дорога к базе пролегает по пустынной белой равнине. Протоптанная им стежка не заметается, потому что обновляется каждый день, а для ориентирования в совсем позднее время суток и после изнурительных круглосуточных смен (а когда Рагнар хочет подлизать начальству, такие случаются), он установил себе несколько деревянных столбиков. Их ни с чем не спутать и снегом полностью не занести.
Снежное покрывало скрипит под ногами от сильного мороза, ветер треплет волосы. Мрачный Сигмундур натягивает на лицо капюшон.
Это он разнежился с девчонкой. В теплой постели, с теплым телом, в теплом уютном доме… отчасти он понимает, почему не наводил порядка и старался жить по первобытному — нет слабости перед погодными условиями, нет мыслей, почему так холодно или сколько сегодня градусов мороза. Тепло разъедает внутренние столбы сдержанности и адаптации к холоду к чертям. К теплу быстро привыкаешь и тяжело, почти мучительно отвыкаешь.
Дорога тянется ровно шесть с половиной миль.
Она петляет, дважды сбоку обходит местный лес. Но он пустой — близко к месту пребывания людей. Другое дело его жилище… это закалка, это отсутствие расслабления, что чревато смертью. Он купил его у китобоя, выходящего на пенсию и вследствие чего решившего перебраться в город, те самые пятнадцать лет назад. И с тех пор сделал дом лучше, удобнее, сохранив при этом его выигрышное в плане тренировки сил и мозга положение.
Одному здесь хорошо, спокойно. А с Бериславой страшно… за Бериславу. И это Сигмундуру очень не нравится.
Мужчина останавливается, оглядываясь назад. Дома нет, давным-давно нет на горизонте. И в случае чего телепортироваться туда он явно не сможет.
Это большой, большой минус.
Работа.
Сигмундур поворачивается обратно, ускоряя шаг. Ночное происшествие выбило его из колеи, распустило. Так нельзя. Впереди рабочий день, такой же трудный, как и все остальные. Проколы недопустимы. За проколы он заплатит.
