— К черту иди.
Устало прислоняется виском к ледяной плитке, пропахшей какой-то химией. Но от нее не тошнит.
Берислава не слушает. Окончательно, видимо, уверившаяся, что дела плохи, проскальзывает внутрь. В этой нелепой красно-зеленой пижаме с длинными рукавом и рядком пуговиц на груди, босиком, растрепанная, приседает рядом с ним. И является худшим видением, какое быть только может.
— Что с тобой?
— Ничего со мной, — Сигмундур закрывает глаза.
— Тебя вырвало. Что-нибудь еще болит?
— Берислава, иди вон, — не чураясь грубости, в надежде, что она вдруг поможет, отзывается он.
— Это не оригинально, Сигмундур. Посмотри на меня, — чертовка, уходить не собирается. Наоборот, придвигается поближе, пальцами касается его плеча. Не боится. Совершенно.
Китобой оборачивается. Черные глаза подернуты угрожающей злостью. Ходят от гнева желваки, раздуваются от навязчиво-глубокого дыхания пазухи носа.
Она смотрит на него с состраданием, с жалостью даже. И недоумением. И волнением.
Протягивает руку, что еще свободна, к его лицу.
Сигмундур, стиснув зубы, насилу перебарывает в себе желание ее откинуть. Знает, что сейчас силы не рассчитает. Знает, что может быть беда.
…Берислава гладит его лоб у линии волос. Нежно.
— Как ты себя чувствуешь? — мягко интересуется она.
Китобой насилу сдерживает ярость.
— Я боюсь тебя ударить.
— Ты не ударишь меня, ну что ты, — убежденность, перекликающаяся с заботливостью, так и скользит в ее голосе. — Сигмундур, ответь мне на вопрос, пожалуйста…
— Ничего не болит, — мрачно врет он.
— Но тебя тошнило…
— Но меня тошнило. Хочешь об этом поговорить? — способные порезать, его глаза злобно утыкаются в ее. Предупреждают не лезть дальше.
— А от чего? Неужели от моей баранины? — она вздрагивает, в ужасе накрыв ладошкой рот. Глаза становится большими и влажными, напуганными, — да, я же не ела… неужели от нее?
Сигмундуру уже все равно, от чего. Он просто хочет вернуться в постель. Не шедший сон наваливается неподъемным ярмом, а тяжесть в голове усиливается. Что бы ни было причиной, за оставшийся час надо прийти в себя.
— Я перекусывал на базе рыбой, наверное, от нее, — припоминает, сдаваясь, китобой, не намеренный слушать самобичевание Бериславы этой ночью, — по виду была не очень…
— Зачем же ты ее тогда?..
Ее недоумение — причина не верить. Это надо искоренять.
— Потому что другого там нет, — отрезает Сигмундур, делая самый глубокий, какой возможно, вдох, — пойдем в кровать. Я до смерти устал.
Девушка прикусывает губу, машинально поднимаясь. Хочет и ему помочь, но такого ей не дозволяет. Встает сам.
— В кровать, я сказал, — грубее прежнего повторяет, оставаясь, чтобы прополоскать рот, — когда ты уже научишься спать по-человечески…
Берислава ему ничего не отвечает.
В постели она достаточно робко, но все равно с отголоском самоуверенности занимает прежнюю позу на его плече, игнорируя подушку. Перехватывает большую и тяжелую ладонь, соединяя ее со своей худенькими пальцами. Этой ночью Сигмундур явнее всего на свете видит, что может одним несильным сжатием их все разом переломать.
— Не обижайся на меня.
— Я не обижаюсь, — мужчина закрывает глаза, накрывая подбородком ее макушку, — наоборот, — и тут он усмехается, — я, кажется, твоей храбростью восхищаюсь.
— Это просто забота… я беспокоюсь о тебе.
— Излишне, — он пожимает плечами, — беспокоиться тут впору мне. Смотри, какая ты мелкая, как Кьярвалль. Спи.
Она по-девчоночьи хихикает, закинув свою ногу на его бедро. Придвигается ближе.
— Противоположности притягиваются, Большой кит, ты слышал?
— Да уж, — китобой сонно кивает, — слышал. И видел. Теперь точно спи.
Берислава не спорит и не упирается. Только ласково гладит его грудь, прежде чем ее поцеловать.
И шепотом, что можно принять за дуновение ветерка, сопение щенка или же просто поскрипывание замка двери от сильного ветра, просит:
— Береги себя.
* * *
Утро наступает совершенно обычным образом.
Небо подергивает пеленой синеватого тумана, деревья шумят, предваряя рассвет. Солнце видно где-то далеко, у самого горизонта, да и то только верхушку. Когда оно поднимется над океаном, он уже должен быть на корабле. Рабочий день начинается в семь утра.
