Смотрит как маленькая девочка, умоляюще. Смотрит с признанием силы, но просьбой ее сдержать. Смотрит с легкой улыбкой, обещающей море благодарности в случае согласия. Смотрит с истинной мольбой.
Против такого у китобоя нет приема.
— Ладно, — сдается он. Как и со щенком.
— Спасибо!
И тут же, подтверждая свою недавнюю теорию, мужчина получает крепкий и признательный поцелуй в губы.
— Мы играли с Кьярваллем, — следуя дальше и не задерживаясь на теме китобойных книг, Берислава описывает Сигмундуру какую-то простую игру, что щенок полюбил больше прежних. — А еще…
Китобой честно ее слушает. В тепле, уюте, удовлетворенный и морально, и физически, медленно поглаживает нежную женскую спину, вслушивается в звучание красивого молодого голоса… и сам не замечает, как на очередных словах о Кьярвалле, начинает дремать.
И когда открывает глаза, вздрогнув, натыкается на усмешку Бериславы.
— Да, да, это очень интересно, — произносит она, но видя, что не понимает, в чем дело, объясняет, — ты уже четыре раза повторил одно и то же, Сигмундур.
Мужчина сонно, но с ухмылкой смотрит на девочку. Такую близкую, красивую и родную. Роднее всех.
— Прости меня, — благодаря ей говорить ему это больше совсем не сложно.
— Да ладно, — понимающе кивнув, девушка убирает с его лица пару спавших прядей, гладит лоб, разравнивая неглубокие морщинки, — я понимаю, что ты устаешь. Давай спать.
— Я в воскресенье выслушаю все про Кьярвалля и ваши игры… — сонно обещает китобой, зарываясь лицом в локоны девчонки, — и про отбивные… что там с отбивными?..
— У меня не было в рассказе отбивных, — Берислава хихикает, крепко его обнимая, — спокойной ночи, Большой кит.
И теплый поцелуй на груди, в области сердца, мерцающим ореолом согревает душу. Даже в минус тридцать пять.
* * *
Что-то идет не так. Сигмундур замечает.
Он просыпается за полтора часа до назначенного времени и ловит себя на мысли, что заснуть уже не сможет.
Садится на постели, оставляя Бериславе вместо себя побольше одеяла, смотрит в окно. За ним как всегда метет — пейзаж не меняется сотни лет.
Поднимается, не в состоянии больше сидеть. Крутит желудок и болит голова. Неизвестно еще, что сильнее.
Китобой обходит кровать, двигаясь мимо комода, и в темноте так смотрит на проснувшегося Кьярвалля, что щенок не рискует разбудить хозяйку. Мрачно утыкается носом в подстилку, делая вид, что ничего не заметил.
Китобой закрывает поплотнее дверь спальни, идет на кухню. Ставит железный чайник на огонь, подбрасывает в камин пару дров. Ему не холодно, нет… не бывает китобою холодно… но зябко. Видимо, температура на улице упала до минус сорока.
Сигмундур наливает себе крепкого черного чая, достает из холодильника сыр, выуживает хлеб из полки. Быстрый сэндвич и напиток с сахаром должны помочь. Видимо, океан его сегодня истощил куда больше, чем на одну порцию мяса с картофелем.
Он садится на диван, кладет тарелку на колени, смотрит на камин. Пламя, перебрасываясь от полена к полену, разгорается все сильнее. Тлеющие угли, оставшиеся от предыдущей партии и согревающие их полночи, теряются в его желто-оранжевых языках.
Сигмундур делает глоток чая, более-менее расслабившись, и откидывается на спинку маленького дивана. Вроде бы становится чуть легче.
Это от нервов? Из-за холодного дня? Из-за отсутствия улова?..
В задумчивости мужчина кусает сэндвич, мысленно анализируя, почему киты могут покидать залив и как помешать этому… но не успевает даже следует распробовать свое ночное угощение, как вздрогнув, вскидывается с дивана. Спешит в уборную.
Рвет его мучительно, но недолго. Желудок, сжавший в спазме, отпускает.
Китобой сидит у стены, глядя в потолок и с трудом дотянувшись до смыва, минуты полторы. Молится, чтобы не разбудить Бериславу. Он не понимает, в чем дело. А когда не понимает, ее присутствие чревато.
…Но когда в жизни случалось так, что самые сокровенные страхи не выплывали наружу в самый неподходящий момент?
Сонная, но уже встревоженная девушка стоит у прикрытой двери уборной, через узкую щелку вглядываясь внутрь. Не иначе как ее разбудил свет.
Предупреждающе рыкнув, Сигмундур отворачивается к умывальнику.
