Я ничего не ответил.
— Думаю, ты совсем не такой, каким тебя считают, Мерлин.
Я по-прежнему хранил молчание.
— Ты знаешь, зачем приехал Горлан?
Я решил, что будет лучше солгать.
— Нет.
— Он приехал просить руки твоей матери. Если бы она согласилась, то ты отправился бы с ним в Бретань.
Я дотронулся до одного из цветков указательным пальцем. Он сморщился, как дождевик, и рассыпался. В качестве опыта я коснулся еще одного. Камлах обратился ко мне резче, чем обычно:
— Ты слушаешь?
— Да. Но, если она откажет ему, это вряд ли будет иметь значение — Я поднял голову — Не так ли?
— Ты имеешь в виду, что не хочешь уезжать? Я подумал было… — Он нахмурил свои светлые брови, совсем как мой дед — К тебе относились бы с почтением, и ты стал бы принцем.
— Я и так принц. И больше принцем, чем сейчас, никогда не стану.
— Что ты подразумеваешь?
— Если она отказала ему — произнес я — он не может быть моим отцом. Я думал, что он — мой отец. Я полагал, что он приехал поэтому.
— Что тебя заставило так думать?
— Не знаю. Казалось… — я замолк, Я был не в состоянии описать Камлаху то озарение, в свете которого мне явилось имя Горлана — Я просто предположил, что он — мой отец.
— Только потому, что ты все это время ожидал его — Голос дяди был спокоен — Такое ожидание глупо, Мерлин. Тебе пора взглянуть правде в глаза. Твой отец мертв.
Я сжал в руке пучок мха и смотрел, как мои пальцы белеют от напряжения.
— Она сказала тебе это?
— Нет — Он приподнял плечи — Но если бы он был жив, то давно бы уже объявился. Ты должен понимать это.
Я молчал.
— А если он жив — продолжал дядя, пристально глядя на меня — и все-таки не приехал, то может ли это быть поводом для большой печали?
— Нет, если не считать того, что, как бы низок он ни был, это могло бы спасти мою мать. И меня — Я убрал руку, и мох распрямился опять, но цветы исчезли.
Дядя кивнул.
— Вероятно, для нее было бы разумнее принять предложение Горлана или какого-либо другого принца.
— Что будет с нами? — спросил я.
— Твоя мать хочет удалиться в монастырь святого Петра. А ты… ты смекалист и умен, и мне говорили, что ты умеешь немного читать. Ты станешь священником.
— Нет!
Его брови вновь сошлись у переносицы.
— Это хорошая жизнь. Можно с уверенностью сказать, что ты не воин. Почему же тебе не избрать судьбу, которая соответствует твоему характеру и достаточно безопасна?
— Мне не нужно быть воином, чтобы оставаться свободным! Оказавшись в месте, подобном обители святого Петра, ничего не достигнешь… — Меня прорвало. Я говорил горячо, но вдруг заметил, что мне не хватает слов. Я не мог объяснить то, чего толком не понимал сам. Я страстно посмотрел на него: — Я останусь с тобой. Если ты не найдешь мне применения… я убегу и поступлю на службу к другому принцу. Но мне хотелось бы остаться с тобой.
— Ну, о таких вещах еще рано говорить. Ты слишком юн — Он поднялся на ноги — Лицо болит?
— Нет.
— Тебе следует позаботиться о ране. А теперь пойдем со мной.
Он протянул руку, и я пошел с ним. Мы направились через парк к арке, ведущей в личный сад моего деда.
Я заупрямился, не желая идти дальше.
— Мне туда нельзя.
— Ты уверен? Даже со мной? Твой дед принимает гостей и не увидит тебя. Пойдем. У меня есть для тебя кое-что получше, чем твои сбитые ветром яблоки. Здесь собирали абрикосы, и перед тем, как идти к тебе, я отобрал из корзины лучшие.
Он зашагал вперед с грациозностью большой кошки через заросли бергамота и лаванды туда, где под стеной, залитые солнцем, росли абрикосовые и персиковые деревья. От запахов трав и фруктов кружилась голова, из голубятни доносилось воркование. У моих ног лежал спелый бархатистый абрикос. Я перевернул его, ковырнул пальцем ноги и увидел большое гнилое пятно, вокруг которого копошились осы. Тень накрыла плод. Надо мной стоял дядя и держал по абрикосу в каждой руке.
— Я же сказал тебе, что у меня есть кое-что получше, чем падалица. Вот — он подал один плод мне — И если тебя будут бить за кражу, то им придется наказать и меня — Он улыбнулся и откусил от своего абрикоса.
Я стоял неподвижно, с большим ярким абрикосом в сложенной лодочкой ладони. Воздух в саду был очень горячий и неподвижный, тишину нарушало только жужжание насекомых. Плод отливал золотом и пах солнцем и сладким соком. Его кожица была мягкая, как пушистое брюшко пчелы. Мой рот вдруг наполнился слюной.
